Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

— Ну, — Федор зевнул, — я — за него, Лизавета. Уж лучше, чем этот Владислав, или сын короля шведского, как его там, Карл. Что поляки, что шведы — все одно, им бы не страну поднимать, а карманы свои набить. А тут, хоша Михайло Федорович и юноша еще, а вроде, говорят, разумный, и мать у него — такая же. Только все равно…, - он махнул рукой.

— Что такое? — озабоченно спросила Лиза.

— Да пани Марина, старая наша знакомая — тако же, сына родила, — зло ответил муж, то ли от самозванца второго, то ли от Заруцкого — она вроде с ним сейчас живет. Поймать бы их, да на виселицу, — только с ними еще новой смуты не хватало.

Лиза вспомнила тяжелые, черные волосы, дымно-серые глаза, и тихо сказала: «Жалко ее, Федя. Она ж совсем девочкой была, как ее за этого самозванца выдали».

Муж погладил ее по прикрытой платком голове: «Ты — тако же, Лизавета, как с Шуйским тебя обвенчать собирались. Однако ж — ко мне сбежала».

— Я, Федя, — рассмеялась жена, — любила тебя — более жизни, и всегда любить буду. А пани Марина, — Лиза пожала плечами, — видно, и не любила никого, никогда.

— Да, — сказал муж, прижавшись щекой к ее мягкому плечу, вдыхая запах свежего хлеба, и про себя добавил: «Нет».

— А ты быстро из Владимира вернешься? — Лиза улыбнулась, перебирая его сильные пальцы.

— Быстро, — ответил Федор, помолчав. «Быстро, Лизавета». Золотистый лист березы, кружась, упал ей на колени, и Лиза, смеясь, приложила его к щеке — сухой, напоенный полуденным теплом.

Ксения бросила щеглу зерен и, просунув палец сквозь медные прутья клетки, ласково сказала: «Скоро и уедем отсюда, милый мой. На воле будем жить. Хочешь на волю?»

Птица наклонила голову набок и засвистела.

— Все хотят, — рассмеялась Ксения, подойдя к окну кельи. «Какая осень хорошая, — подумала женщина. «Вот бы на Покров еще тепло было, после венчания можно в лес пойти, там грибами пахнет, листвой палой, сесть у ручейка и просто за руки держаться».

Она вспомнила веселый, еще зеленый лес у Троице-Сергиевой лавры и прохладу воды у себя под ногами. «Как там, да, — Ксения чуть покраснела. «Господи, скорей бы Федор Петрович приехал. Обвенчаемся на Волге, и я там останусь. Еще и война эта, вон, из-за поляков пришлось сюда из Москвы бежать. Ну да закончится все, и он меня увезет».

Ксения распахнула ставни и присела на белокаменный, широкий подоконник. «И листья вон, — нежно подумала девушка, — золотые какие, по всему двору лежат».

Мерно, гулко забил колокол, женщина перекрестилась и вздрогнула — деревянные, высокие ворота монастыря со скрипом раскрывались.

Всадник на вороном коне спешился, и, поклонившись настоятельнице, что-то коротко сказал, указывая на кельи.

Ксения быстро задышала, и, закрыв окно, прислонилась к стене. Сердце застучало, и она, подняв руки, невольно оправила черный апостольник.

— Засов опущу, — подумала женщина, глядя на боковую келью — крохотную, с широкой, аккуратно застеленной лавкой. «Никто и не заметит. Ничего, что быстро. Господи, как я скучала, как скучала, с Успения же не виделись».

Она, на мгновение, приложила ладонь к животу. «Как повенчаемся, сразу травы брошу пить, — твердо сказала себе Ксения. «Деток буду рожать — много, — она улыбнулась и тут же ахнула — дверь в келью отворилась.

— Здравствуй, Ксеньюшка, — сказал тихо Федор, глядя на нее. «Господи, — он прикрыл на мгновение глаза, — помоги мне. Но нельзя, нельзя иначе. Вон, и морщинки у нее уже.

Тридцать лет следующим годом, да».

— Федор Петрович, — она робко, нежно, улыбнулась. «Будто рябь на воде речной, — подумал мужчина, — и глаза эти, Господи, ну хоша бы она не смотрела так».

Он вспомнил испуганный, растерянный голос: «Федор Петрович, может, не надо…, То ведь дитя, Богом данное, да и люблю я вас — больше жизни самой, знаете вы».

— Я тогда присел на лавку, — он все еще стоял на пороге, — и погладил ее по голове: «Ну не надо, девочка, не убивайся, так. Кто тебя с ребенком защитит, коли со мной что случится?

Будут у нас еще, дети, будут». А она приподнялась, головой к моей груди припала и плачет:

«Господи, то ведь грех какой, да и боюсь я».

— Заберет, — подумала Ксения, отрываясь от стены, вдыхая его запах — железо, порох, дым костра. «Вот прямо сейчас и заберет. Господи, да я босая за ним пойду — хоша куда угодно.

Даже и венчаться не надо — пусть хоша как, только бы с ним быть».

— Ксеньюшка, — он, наконец, шагнул в келью и опустил засов. «Жена моя нашлась, Лизавета Петровна, и дочка — тако же. Живы они, и здоровы. Я попрощаться приехал, девочка».

Она пошатнулась, и Федор подумал: «Господи, да что же я делаю?»

— Федор Петрович, — женщина упала на колени, — я прошу вас, пожалуйста! Я кем угодно для вас буду, кем хотите, только заберите меня!»

— Нет, — подумала Ксения, закусив рукав рясы, глухо рыдая, раскачиваясь из стороны в сторону, — нет, я не верю. Это все сон, морок. Сейчас я открою глаза, и все будет по-старому.

— Не надо, девочка, — Федор, было протянул к ней руку, но опустил ее. «Не надо. Прости меня, пожалуйста. Спасибо тебе».