Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

Он взял ее под руку и, наклонившись, сказал: «Во-первых, Жан-Поль найдет мне комнаты, даже если сюда приедет королева Мария и весь двор, а во-вторых — не могу же я уехать, пока не посажу вас на корабль до Дувра».

— Может быть, я только приплыла, — заносчиво ответила Констанца и тут же улыбнулась.

«Хотя нет, во-первых, шторм, а во-вторых — зачем это бы я стала сидеть в Кале?»

— Вот именно, — одобрительно сказал мужчина. «Пойдемте, шторм, не шторм, а устрицы у них наверняка найдутся. И куропатки с бутылкой белого бордо».

В небольшой, просто обставленной комнате жарко горел камин.

— Этьенн, бедный, сразу заснул, — Констанца покосилась на деревянную дверь, — устал очень.

Он тоже воду откачивал?

— Наравне со всеми, — Волк разлил вино. «Ну да он у меня крепкий мальчик, десять лет — а по виду, все тринадцать или четырнадцать. Вино хорошее, — он попробовал, — ну да в «Трех лилиях» плохих бутылок не держат. Как ваша поездка в Италию?»

— Прекрасная, — Констанца стала раскрывать устрицы. «Мы с синьором Галилеем не отрывались от телескопа, погода для наблюдений была просто отличной».

Он закинул руки за голову, и вдруг спросил: «Скажите, а в северных широтах — там, наверное, лучше видно звездное небо?»

— Разумеется, — удивилась Констанца. «Особенно зимой, там очень чистый и ясный воздух.

Все-таки в городах, — она подвинула Волку блюдо с устрицами, — вечный дым, чад, в одном Лондоне вон — уже двести пятьдесят тысяч человек живет, и в Париже — почти столько же. И все жгут мусор на улицах».

— Я не жгу, — обиженно сказал Волк, вытирая руки салфеткой и Констанца, откинув на спину рыжие косы — рассмеялась.

— А почему вы спрашиваете о высоких широтах? — она стала разрезать куропатку.

— Я туда еду, — просто ответил Волк. «Ну, если до следующего лета ничего не изменится».

Констанца опустила нож и потребовала: «Рассказывайте все».

Выслушав, девушка потянулась за вином, и, допив бокал, повертев его в руках, спросила: «А почему вы?»

Волк хмыкнул. «У Питера жена и дети, у Кеннета — тоже, и у моего Дэниела. А у меня только Этьенн, ну, да он уже большой. Уильям — единственный сын у адмирала, да и молод он еще, девятнадцать лет мальчику. А по мне, — мужчина чуть усмехнулся, — особо плакать некому. А там — Мэри, Генри, их семья — нельзя же их бросать просто так».

— А что там…, - Констанца не договорила и махнула головой на юг.

— Семейные дела — таинственно сказал Волк, — в Новом Свете. Растянутся на год. Даже королева не сможет этому противиться. Я и подтверждающими бумагами уже озаботился, на всякий случай. Отвезу Этьенна в Лондон и отправлюсь в Гренландию, а оттуда — дальше.

— Но вы ведь вернетесь? — тихо спросила Констанца.

— Ну, разумеется, — удивленно ответил Волк, поднимаясь. «Не было такого, чтобы я не возвращался. Смотрите, — сказал он, подходя к раскрытым на шумящее море ставням, — ни одного огонька на море, так грустно».

Констанца встала рядом, и, вдыхая запах соли, мокрых водорослей, кедра, взглянула в бесконечный, бушующий простор.

— Мне миссис Марта, давно, кое-что прочла, — он, на мгновение, закрыл глаза: «Каждая лодка на реке, — будто звезда в небе, — услышала Констанца. «Они идут своим курсом, повинуясь воле человека, а нам, тем, кто стоит на берегу, остается только следить за ними».

— В море, — тихо поправила она. «Каждая лодка в море. Мой отец написал это, вспоминая монастырь в Неаполе, где он был послушником. Окна его кельи выходили на залив. Вам тоже кажется, что вы стоите на берегу, мистер Майкл?»

— Часто, — сказал он задумчиво. «Но не сейчас, Констанца».

Порыв ветра захлопнул ставни, и он, целуя ее, распуская ей косы, шепнул: «Забери меня в море, Констанца, я прошу тебя!»

Она лежала на узкой кровати, чувствуя, — все телом, — его, — рядом, так, что казалось, — никого больше не было в мире, кроме них двоих. «Как хорошо, — наконец, сказала Констанца, не поворачиваясь, слушая рев бури за окном, — как спокойно».

— Теперь нам надо обвенчаться, — она ощутила его теплое дыхание, и ответила: «Нет, не надо».

— Не надо, — он глубоко, тяжело вздохнул, и, поцеловав смуглое плечо, взяв ее руку, попросил:

«Расскажи мне о небе, Констанца».

Она говорила, а Волк, целуя маленькие, в пятнах чернил пальцы, вдруг рассмеялся:

«Знаешь, я до девятнадцати лет не умел ни читать, ни писать».

— Как? — Констанца удивленно приподнялась.

— Так, — он ласково уложил ее на место. «Миссис Тео меня научила, как мы встретились. И об океанах мне рассказала, а ты, — он нежно коснулся губами длинных, темных ресниц, — о небе.

Констанца, — он взял ее лицо в ладони, — подумай, пожалуйста. Не говори сразу «нет».

— Ты меня не любишь, — она смотрела на него пристальными глазами и Волк, вдруг вспомнив, такие же темные, покорные глаза — покраснел.

— Я могу…,- начал он. Констанца потянулась и приложила палец к его губам. «Не надо. Я все помню. Не надо, — она обняла его, — сильно, привлекая к себе, и шепнула: «Твоя лодка еще придет, и моя — тоже. Но не сейчас, не здесь».

Через три дня, на рассвете, она проснулась от неожиданной тишины вокруг.