Вельяминовы. Время бури. Книга 1

Формы ему хватило на всю жизнь. Впервые он надел рубашку Гитлерюгенда семилетним мальчишкой, став одним из первых воспитанников. В своей комнате, он хранил грамоты и награды, полученные в детстве. Он бы, с удовольствием, сжег хлам, или выкинул его на свалку, но такого делать было нельзя.

– Поговорю, завтра с пастором, – вздохнул он, – все равно я на мессу иду. Хоть и по делам, – он, коротко, усмехнулся.

Пастор приезжал в Берлин редко. Он считался пацифистом, и врагом государства, его уволили с преподавательской должности в университете Берлина. Сейчас он учил студентов в подпольной семинарии, на востоке, и нечасто навещал столицу. Когда пастор бывал в городе, он служил мессу в церкви, где он получал сан священника, в Тиргартене.

Руководитель был вынужден посещать официальные храмы. Никто не знал о его связи с Исповедующей Церковью. Протестанты, выступавшие против гитлеровского режима, находились под наблюдением тайной полиции.

– Еще и священников вздумают арестовать, – горько подумал руководитель, – католические пастыри, выступавшие против Гитлера, в концлагерях сидят. Римский папа молчит. Сейчас нельзя молчать…, – коротко кивнув, он опустился рядом с девушкой.

Габи передала ему тетрадь с нотами. На работе, они ни у кого не вызывали подозрения. Он играл на фортепьяно, его научила покойная мать. Она умерла, когда мальчику исполнилось десять лет. Слушая музыку, он вспоминал прохладные, ласковые руки, и тихий голос. Именно с матерью он ходил в церковь, с раннего детства.

Габи почудилось, что глаза руководителя отчего-то заблестели. Он посмотрел на часы:

– Я уезжаю, в командировку, на несколько дней.

Он никогда не говорил, куда направляется. Габи и не спрашивала.

– Потом прием, у Геббельса…, – Габи помолчала. Рейхсминистр всегда приглашал ее на концерты. Геббельс ухаживал за девушкой, и настаивал, чтобы Габи начала работать на радио и записывать пластинки. Индустрия развлечений в рейхе подчинялась государству. Исполнителям предписывалось предъявить свидетельство чистоты арийского происхождения. Габи отговаривалась неопытностью, но Геббельс не оставлял попыток переубедить ее.

Руководитель поморщился:

– В честь свадьбы Мосли. Я туда не приду, – он закатил глаза, – я британских доморощенных фюреров видеть не могу. Свой Гитлер, свой Гиммлер…, – он посмотрел куда-то вдаль:

– Познакомься с ними, пофлиртуй. Они могут быть полезны. Связь, как обычно, – они обменивались письмами по городской почте. Ничего подозрительного в этом не было. Руководитель, и Габи происходили из кругов старой аристократии, их отцы знали друг друга. Габи бывала у руководителя дома.

Она проводила глазами крепкую спину в сером пиджаке, хороший портфель итальянской кожи. Выйдя на Фридрихштрассе, мужчина направился в центр, на Вильгельмплац, к министерству. Он не сказал Габи, что завтра, в церкви, встречается со связным из Лондона. Его учили, что сведения, которыми владеют члены группы, надо сводить к минимуму. Руководитель неоднократно убеждался в правоте наставников.

У него оставалось время до начала рабочего дня. Взяв чашку кофе, за столиком уличного кафе, он развернул «Фолькишер Беобахтер». Внизу страницы, петитом, сообщалось, что Рузвельт разгромил своего соперника на выборах, и начинает второй президентский срок.

– Очень хорошо, – облегченно подумал мужчина, – можно не беспокоиться, что в Америке появятся нацисты. Рузвельт такого не допустит. И в Англии их не будет. Мосли со свитой, просто клоуны, шарманки…, – он шел к министерству, легко помахивая портфелем, улыбаясь.

На квартире у Габи они оборудовали тайник. В нем лежали поддельные паспорта, на случай необходимости побега, деньги, и листовки, что они расклеивали в городе. О ювелирном магазине на Фридрихштрассе, о радиопередатчике, знал только он и хозяева лавки. Руководитель подозревал, что торговцы обосновались в Берлине еще до его рождения. Перед отъездом Габи, он собирался перенести тайник в другие апартаменты. Руководитель решил заняться этим после возвращения из командировки.

Поднявшись по гранитным ступеням министерства, завидев сослуживца, мужчина вскинул руку в партийном приветствии.

Первый урок у Габи был в одиннадцать утра, у Музейного Острова. Апартаменты Роксанны Горр находились по дороге. Девушка всегда заходила к ней на завтрак. Дива усмехалась:

– В Америке я раньше двух пополудни глаза не открываю. Здесь, с восьми утра, начинают передавать нацистские гимны, по уличному репродуктору. Волей-неволей проснешься.

Ее муж поехал в Бремен. Филипп надзирал за тем, чтобы артисты, получившие визы, сели на лайнеры, отправлявшиеся в Америку. В Нью-Йорке их встречали представители гильдии киноактеров США и профессионального союза артистов театра. Они организовывали для новых эмигрантов прослушивания и кинопробы. Роксанна заметила:

– Тебе было бы легче. Для оперы английский язык не требуется…, – Габи говорила с Аароном на немецком языке, а с его тетей по-французски.

Роксанна взяла ее руку: