– Без венчания. Он не станет креститься. Он не верит в Бога, но все равно не станет. Ничего, мама и папа поймут…, – у него были теплые, нежные руки, пахло сандалом, он целовал ее колени, снимал туфли. Элиза обняла его, все стало неважно. Она не знала, что делать, но ей ничего делать и не пришлось. Это было так хорошо, что она плакала, лежа головой на его плече:
– Я тоже, тоже, милый. Тоже люблю тебя. Я никогда не думала, что можно, с первого взгляда…, – она приподнялась, в свете луны ее лицо было бледным, глаза сияли:
– Я всегда буду с тобой, рядом…, – девушка сглотнула, – буду заботиться о тебе, Давид…, – он, облегченно, подумал:
– Наконец-то. Она отправится за мной хоть на край света…, – Элиза ничего не умела, но ему пока ничего и не было нужно.
Давид вспомнил бывшую жену, как доктор Кардозо, про себя, называл Эстер:
– Девственница, – он целовал мягкие, покорные губы Элизы, – одно название, что девственница. В первую брачную ночь наставляла меня в том, что ей нравится, и что не нравится. Хороша девственница, с подобными знаниями. Наверняка, она времени зря не теряла, в университете. Важно то, что в голове у женщины…, – по мнению Давида, голову бывшей жены непоправимо испортили американские свободы. В Голландии, она хотела работать в благотворительной клинике для проституток. Давид ей запретил:
– Ты носишь моего ребенка, Эстер, ты должна думать о его здоровье. Я не позволю тебе осматривать женщин с венерическими заболеваниями. Такое неприлично, в конце концов, – жена, свысока, ответила:
– Для врача не существует подобных слов. Для человека, кстати, тоже. Неприлично жить в обществе, где женщина угнетается мужчиной…, – жена, в сердцах, хлопнула дверью. Давид пожал плечами: «В Голландии женщины два десятка лет, как голосуют. Что ей еще надо?»
Элиза не говорила с ним о правах женщин, не обсуждала медицинские статьи, не высказывалась о политике. Она робко целовала его, едва слышно постанывала, схватившись за его руку, по лицу девушки текли горячие слезы. Она шептала:
– Я счастлива, так счастлива…, – два дня, они почти не выходили из номера, не слушали новости, и не покупали газет:
– Когда я с тобой, – сказал ей Давид, гуляя по берегу моря, – все неважно. Я сейчас ни о ком не хочу думать, кроме тебя, любовь моя…, – ветер играл ее косами, она держала Давида за ладонь:
– Конечно, конечно, милый. Ты вернешься к работе, я буду за тобой ухаживать…, – Давид, предполагал, что бывшая жена отправится с отцом в Америку:
– Детей она не заберет, – успокоил себя доктор Кардозо, – она захочет выйти замуж. Кому она будет нужна, с приплодом…, – он поморщился, вспомнив, что, кроме адвокатов, надо пойти в синагогу. Религиозный развод был делом быстрым:
– Хватит и четверти часа, – доктор Кардозо нащупал в кармане ключи от дома, – у нее права голоса нет. Только мужчина может подать на развод, и причины объяснять необязательно…, – он, немного, боялся, что жена начнет ставить ему палки в колеса.
Давид закурил новую сигарету:
– Она ничего не сделает. Дом записан на меня, банковские счета тоже. Детей я заберу, у них голландское гражданство. Дам ей отступное, пусть уезжает, – он пообещал Элизе, что развод не займет и нескольких месяцев. Давид обернулся. Девушка сидела на скамейке, где ее оставил доктор Кардозо:
– Правильно, – сказал он себе, – так должна себя вести жена. Муж обо всем позаботится, а она должна его ждать. Не то, что Эстер. У нее шило в одном месте. Она даже во время медового месяца на какие-то лекции бегала. Зачем ей лекции, бездари…, – открыв своими ключами дверь, Давид поморщился. В передней, на ковре, валялись детские игрушки:
– Элиза все в порядок приведет…, – Давид прошел на кухню. Гамен весело бросился к нему. Давид погладил собаку:
– Поедем в Мон-Сен-Мартен, потом сюда вернемся…, – он осекся, услышав сзади шаги. Жена стояла в дверном проеме, высокая, в старом, шелковом халате, с неприбранными волосами. Дети, сонные, сидели у нее на руках, припухшие глаза покраснели.
– Плакала, она, что ли? – недоуменно подумал мужчина:
– Какая разница, пусть складывает мои вещи и сама собирается…, – жена тихо сказала:
– Я звонила, в Лейден, но не застала тебя. Тетя Ривка погибла, с мужем, в катастрофе Сабены, в Остенде. Папа туда поехал…, – Давид не слышал, что она говорит. Оглядевшись, он взял со стола поводок Гамена. Давид, с неудовольствием, заметил крошки на скатерти. Пепельницу наполняли окурки:
– Элиза не курит, – вспомнил доктор Кардозо, – и не будет. Она девушка хорошего происхождения, понимает, что такое неприлично. Она правильно воспитает детей…, – он прицепил поводок к ошейнику собаки:
– Я ухожу, Эстер. Я встретил женщину, которую я люблю, и она любит меня. Собери мои вещи, я сегодня уезжаю. Тебе пришлют письмо мои адвокаты…, – дети залепетали: «Папа, папа…»
Давид улыбнулся:
– Идите сюда, маленькие…, – он протянул руку, жена отступила на шаг:
– Давид, что ты говоришь? Как ты можешь, я всегда, всегда…, – ее лицо исказилось, стало некрасивым, она широко открыла рот. Мальчики, притихнув, заревели.