– И поминай, как звали, – подытожил Гиммлер, – на церемонию вручения, в Стокгольм, его не пустить нельзя. Он отплывет в Лондон, или в Нью-Йорк. Скорее, в Нью-Йорк, – Гиммлер хотел выругаться, но сдержался, – американцы привечают ученых. Нам нужна фрейлейн, то есть доктор Кроу, и быстрее…, – о докторате, вернее, двух, они узнали из переписки Майораны с Кембриджем. Итальянские коллеги перлюстрировали конверты. В письмах речь шла исключительно о физике, половину текста занимали формулы. Сначала, они хотели показать письма математикам, но Гиммлер заметил:
– Вряд ли здесь шифр. Они оба не от мира сего. Если она приезжает в Италию, по его приглашению…, – Гиммлер повертел письмо, – нельзя упускать подобную возможность. Весенний визит. Рим необычайно хорош в это время года, – тонкие губы рейхсфюрера усмехнулись. Он протер пенсне:
– Постоянная слежка. Ни в коем случае не упускайте их из вида. Мы не позволим доктору Кроу забрать доктора Майорану в Лондон. Прихватите его тоже, – распорядился рейхсфюрер, – думаю, в Дахау он станет сговорчивей и согласится работать на рейх. С итальянцами мы вопрос решим, – пообещал Гиммлер.
На совещании, Максимилиан вспоминал рисунок, в ящике рабочего стола. Отдав на экспертизу Веласкеса, фон Рабе получил на Музейном Острове подробные рекомендации по хранению графики и картин. Отец нанял архитекторов. Макс хотел устроить на вилле отдельную галерею, для коллекции.
Он представлял себе рыжие волосы фрейлейн Кроу, то есть графини Констанцы фон Рабе. Гауптштурмфюрер пока не говорил с Гиммлером о свидетельстве почетной арийки, для девушки, но не предвидел затруднений с документом. Фрейлейн Констанца должна была согласиться работать на благо рейха.
– Встретится со своим кузеном, – весело думал Макс.
Он давно прекратил подозревать герра Питера Кроу. Слежку за промышленником сняли. Герр Кроу вкладывал деньги в благосостояние рейха. На его заводах предстояло трудиться немцам. Производства он собирался развернуть в следующем году. Герр Петер, часто летал в Лондон, но в деловых визитах ничего подозрительного не было. Он встречался с юристами, навещал банкиров. Герр Петер, по возвращении, за обедом на вилле Рабе, рассказывал, что сделано для перевода фирмы в Германию.
Герр Кроу записался в спортивный клуб, куда ходили братья фон Рабе. Его приглашали на приемы к Геббельсу. Он устраивал вечеринки, в большой, роскошной квартире у Хакских дворов. Макс туда не ходил. Он редко проводил в Берлине больше недели подряд, а Отто жил в своем центре, в Хадамаре. Эмма, с восхищением, рассказывала, что герра Кроу посещают знаменитые актрисы, литераторы, ученые и высшее офицерство, даже рейхсмаршал авиации Геринг.
Эмма преуспевала в музыке, но не хотела поступать в консерваторию. Долгом немецкой девушки, было помогать родине, партии, и фюреру. Для женщин участие в Имперской Службе Труда считалось, пока, необязательным, однако Эмма хотела провести год, работая с детьми. Девочка, безмятежно, улыбалась:
– Каждая женщина Германии должна выйти замуж и рожать солдат для фюрера. Я хочу стать учителем. Такая профессия подходит девушке. В конце концов, именно мать отвечает за воспитание детей в духе приверженности партийным идеалам…, – говоря с отцом об Эмме, Максимилиан одобрительно заметил:
– Она большая молодец. Я читал отчеты руководительницы группы. Эмму очень хвалят. Не беспокойся, – Макс поцеловал отца в щеку, – я ей подыщу хорошего жениха. В СС все больше образованных людей…, – граф помялся:
– Мы аристократы, милый. Хотелось бы…, – он не закончил. Макс развел руками:
– Как получится, папа. Надо выходить замуж и жениться по любви. Ты сам так сделал.
– Да, – отозвался отец, сидя на террасе, дымя сигарой.
Эмма, Генрих, и герр Кроу бросали Аттиле палочку, овчарка весело лаяла. Начало осени в Берлине выдалось теплым, деревья стояли зелеными. Макс отпил кофе:
– У него всегда глаза грустные, когда он на Эмму смотрит. Они с мамой девочку хотели, после нас троих. Мама быстро умерла…, – Макс видел свидетельство о смерти графини Фредерики. Эмме тогда исполнился год. Мать скончалась от воспаления легких. Отец, по его словам, был на заводах, в Руре, и не успел вовремя добраться до Берлина.
Отцу Макс о плане, касающемся фрейлейн Кроу, ничего не говорил. Он вообще не любил делиться подобными соображениями. Макс знал за собой склонность к некоторому суеверию. Гауптштурмфюрер успокаивал себя:
– Фюрер с астрологами консультируется. Ничего страшного нет. Астрология, древняя наука, и Отто так говорит, – брат ждал известия от «Анненербе», насчет его участия в экспедиции, но был уверен, что его отберут.
Гауптштурмфюрер сидел за столиком кафе, на узкой улице, неподалеку от бульвара Рамбла. Он пил сангрию и разглядывал девушек. В Барселоне было солнечно, как и в Париже, но прохладно. Макс, все равно, расстегнул замшевую куртку, и размотал кашемировый, лондонский шарф. В Берлине, как он прочел в газете, ударил мороз, в минус пять градусов. Зима ожидалась суровой.