Вельяминовы – Время Бури. Книга первая

– Спи, пожалуйста. Проснешься, и будет завтрак, с тостами и хамоном…, – на позициях, в окопах, в шахте, в полукилометре под землей, Виллем спал крепко, как ребенок. Ему не мешал свист артиллерийских снарядов, или грохот отбойных молотков. Тем более, ему не мог помешать стук пишущей машинки. Тони вставала рано, на рассвете, и работала. Виллем отсыпался. Сарабия отпустил его на две недели:

– Ты, Гильермо, главное, не забудь вернуться со снарядами. Когда приедешь, возьмем Муэлу и начнем обстрел города.

Виллем, немного, покраснел.

В ее закутке ничего не случилось. Рядом были офицеры, солдаты, по земляному коридору кто-то ходил, за стеной кашляли, шмыгали носом. Они лежали на узкой койке, обнявшись, он целовал длинные, темные ресницы. Тони, держа его руку, тихо шептала. Она рассказала Виллему, что уехала из Мадрида перед бомбежкой, в Америку, брать интервью у Троцкого:

– Я хотела написать папе и Джону…, – он гладил белокурую голову, – но мне надо было закончить книгу. Я напишу им, из Барселоны, – торопливо добавила Тони, – вернусь, и сразу напишу.

– Вернемся…, – не выдержав, он медленно расстегнул пуговицы на рубашке. Они зажгли свечу, вставленную в стреляную гильзу. Виллем зажмурился, такой белоснежной была ее кожа. Он провел губами по впадинке, в начале шеи, где билась голубая жилка:

– Такого я и хотел, когда тебя увидел, у машины. И всегда буду хотеть. Вернемся, – повторил Виллем, – я поеду на фронт, а ты меня подождешь в Барселоне.

Тони, было, открыла рот, Виллем приложил палец к ее губам:

– Пожалуйста. Ожидается сражение, не надо рисковать. Я обещаю, когда мы возьмем Теруэль, я приеду в Барселону, мы обвенчаемся, и отправимся домой. Тогда и сообщим моим родителям, твоему отцу, брату…, – Виллем, озабоченно, спросил:

– Или ты подождать хочешь? Чтобы было платье, цветы. То есть цветы, конечно, я куплю…, – поправил он себя. Тони помотала головой:

– Это неважно, милый. Важно, чтобы мы были вместе…, – они собирались жить в Мон-Сен-Мартене и навещать Лондон. Виллем кивнул, когда Тони рассказала ему о будущей книге:

– Конечно, я поеду с тобой. Я инженер, хочу познакомиться с русскими шахтами, отправиться на Донбасс. У них метод Стаханова, – мужчина усмехнулся, – заодно на него посмотрим. Тебе будет интересно пожить среди рабочих. Переведешь мне, что происходит на самом деле…, – вдохнув запах пороха, Тони прижала его руку к щеке:

– Хорошо, милый…, – они оба вспомнили лето, в Банбери. Виллем смеялся:

– Я тебя не узнал потому, что не думал о таком. Я думал, как бы ухитриться посадить тебя на переднее сиденье машины, когда мы обратно в Барселону поедем…, – он уместил ее всю в своих руках. Тони, лукаво, спросила: «Зачем?»

– Хотел на тебя смотреть, – просто ответил Виллем, – и буду хотеть, пока я жив. И не только смотреть…, – Тони, еще никогда, такого не чувствовала. Его сердце билось совсем рядом. За стенами блиндажа свистел ветер, а здесь, под одеялом, было тепло. Она, блаженно, закрыла глаза:

– Ты сможешь меня за руку держать, иногда. Хэм заснет. Он всегда спит в машине…, – пять часов, за рулем форда оказались самыми тяжелыми в жизни Виллема.

Остановившись в приморской деревне, на обед, он подержал Тони за руку и даже, украдкой, поцеловал. Распогодилось, Тони бросила куртку и шарф на сиденье машины. В расстегнутом, коричневом вороте республиканской форменной рубашки, виднелась нежная кожа. Тонкую талию стягивал грубый ремень. Она закинула ногу на ногу, обхватив пальцами стройное колено, ветер с моря шевелил белокурые волосы.

Дорога в Барселону была в хорошем состоянии. Виллем гнал форд. Стрелка колебалась у отметки в восемьдесят миль в час. Хемингуэй поинтересовался: «Куда вы торопитесь, товарищ?».

– За снарядами, – недоуменно ответил Виллем. На розовых губах Тони заиграла легкая, мимолетная улыбка.

Они оставили форд и Хемингуэя в пресс-бюро республиканского правительства, на Рамбле. Виллем забрал холщовую сумку и пишущую машинку. Они успели забежать в лавку, за вином. Потом была узкая лестница, в комнатку под крышей дома, старая, деревянная, дверь, запах лаванды, и шепот:

– Не могу, не могу больше ждать. Прямо сейчас, прямо здесь…, – Тони обняла его, пуговицы на рубашке затрещали, рассыпаясь по полу. Подняв ее на руки, Виллем понес в комнату.

Тони, застонав, хотела, что-то сказать. Он целовал ее, всю, от нежных пальцев на ногах, поднимаясь выше, к коленям, где все было жарким, как солнце:

– Не надо, любовь моя…, – она положила руки на коротко стриженые волосы, – не надо. Что случилось, то прошло, и у тебя, и у меня. Теперь остались только мы, вдвоем, навсегда…, – она кричала, вцепившись зубами в подушку:

– Я люблю тебя, я никуда, никуда тебя не отпущу! Никогда!

За окном стемнело, над Барселоной взошла яркая, зимняя, холодная луна. Потянувшись за одеялом, Виллем укутал ее плечи: