Вельяминовы – Время Бури. Книга первая

– Отлично, товарищ. Точно в цель. У них крыша провалилась…, – генерал Вальтер рассмеялся. Они выпустили сорок снарядов, пахло гарью. Вытирая закопченное лицо, Виллем жадно выпил воды, из оловянной фляги:

– Подождем белого флага…, – над Теруэлем поднимался столб черного дыма. Даже отсюда виднелось пламя, бушующее над разбитой крышей штаба.

Белого флага не появилось. Листер выругался, по-испански: «Сукины дети! Гильермо, еще полсотни снарядов. Пусть они передохнут, упрямцы!».

Виллем услышал звон церковных колоколов. Страшный, пронзительный крик донесся даже сюда, на Муэлу:

– Убийцы! Будьте вы прокляты, гореть вам в аду…, – сунув руку в карман куртки, за пистолетом, Виллем побежал по скользкой тропинке вниз. Сверчевский заорал:

– Капитан! Я приказываю…, – Виллем даже не обернулся. Он не помнил, как миновал две мили, отделявшие Муэлу от города. Он шептал, пересохшими губами:

– Ошибка. Кто-то из жен офицеров, наверное. Ее мужа убили, при обстреле. Почему они звонят? – грохот колоколов врывался в голову, раскачивался, ударяя в виски. Виллем сжал руку с револьвером:

– Он звонит по тебе. Тони это написала. То есть не она, а поэт, Джон Донн, английский. Она мне читала, в Барселоне…, – дорога в Теруэль, была пуста. Виллем бежал среди мешков с песком, валявшихся на брусчатке. Вой становился ближе.

Колокола звенели все сильнее. Он помнил координаты, нанесенные на карту Теруэля:

– Рядом с кафедральным собором. Храм не затронут, я метко стреляю, – в арке, ведущей во двор, суетились люди. Кто-то кричал: «Еще пятеро! Тяжелые ранения, нужна ампутация! Носилки, быстрее!». Виллем увидел франкистских офицеров, монахинь, склонившихся над носилками, человека, в испачканном кровью белом халате. Врач плакал, сжимая голову руками, раскачиваясь:

– Звери, какие звери…, – пахло дымом и смертью. Виллема никто не остановил, на него не обратили внимания. Он прошел через арку в засыпанный осколками камня двор.

Он смотрел на лужи крови, на развороченную снарядом песочницу, с жестяным грузовиком. Трупы убрать, еще не успели. Под грудой камней, Виллем увидел маленькую, детскую ручку. Он заметил брошенные, бейсбольные биты. Мальчик лежал навзничь, со снесенным осколком снаряда затылком. Рядом валялись разбитые очки.

Деревянные скамейки разбросало. Девочка упала в нескольких шагах от арки, протянув руку, будто стараясь доползти до безопасного места. Тела детей накрывали старые, футбольные ворота. Сетка была вся в прорехах.

– Они бежали, – понял Виллем, – хотели укрыться. Где укрыться, все на виду…, – его оттолкнули. Давешний человек в испачканном халате, приказал:

– Надо разбирать завалы. Полковник д» Аркур пришлет солдат. Какие они мерзавцы, прицельно стрелять по детям…, – Виллем, пошатываясь, вышел на улицу. Он бросил взгляд на ближние носилки, на смутно знакомое лицо темноволосого, мертвенно бледного мужчины.

Раненый лежал с закрытыми глазами, губы посинели. Медсестра, осторожно, распарывала промокшую от крови куртку:

– На стол, немедленно, – велел врач, – хорошо, что осколок не затронул позвоночник. Сеньор О’Малли спас троих ребятишек, закрыл своим телом…, – Виллем ничего не слышал.

Высокие двери кафедрального собора были распахнуты. Он взбежал по ступеням, вдохнув запах ладана, увидев статую Иисуса в терновом венце. Виллем рухнул на колени, трепетали огоньки свечей. Он почувствовал в руке знакомый холодок браунинга. Закрыв глаза, Виллем увидел кровь на светлых волосах малыша, у футбольных ворот.

– Моя вина…, – Виллем поднял оружие, – моя вина. Господи, нет мне прощения, нет…, – он поднес браунинг к виску. Чья-то рука легла ему на плечо, на республиканский погон:

– Не надо, сын мой…, – Виллем помотал головой. Рука мягко, но уверенно забрала пистолет:

– Святой отец, дайте мне умереть. Это я, я все сделал…, – он разрыдался.

Священник обнял его:

– Пойдемте. Вам сейчас не надо показываться…, – он махнул в сторону дверей, – пойдемте, сын мой…, – Виллем покорно дал себя увести.

В кабинке для исповеди, скорчившись на скамье, он бессильно зашептал:

– Я не хочу, не могу. Не могу жить, святой отец. Дайте мне…, – глотнув губами воздуха, он закашлялся. Виллем услышал вздох из-за бархатной занавески:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Я здесь, чтобы выслушать вас, сын мой. Господь да пребудет в сердце вашем…, – руки Виллема тряслись, звенели колокола:

– Нет мне прощения, – понял мужчина. Превозмогая боль, Виллем начал:

– Deus meus, ex toto corde paenitet me omnium meorum peccatorum. Господи, прости меня, ибо я согрешил перед Тобой…

Барселона.

В кабинете врача было солнечно, в форточку дул теплый ветер. Внизу, на Рамбле, гудели автомобили. Доносился крик мальчишки-газетчика: «Осада Теруэля продолжается! Правительство стягивает войска! Франкисты обречены!».