Вельяминовы – Время Бури. Книга первая

Тони любовалась кремовым шелком роскошного, с обнаженными плечами платья. Мадемуазель Аржан напоминала греческую статую. На стройных ключицах лежало тяжелое ожерелье. «Бриллианты и сапфиры из ателье Картье, – прочла Тони, – браслеты из ателье мадам Сюзанны Бельперон». В церкви, в Мон-Сен-Мартене, кюре вряд ли понравилось бы свадебное платье с почти невидимыми бретелями и обнаженной ниже поясницы спиной.

– Придется надевать традиционный наряд, – решила Тони, – будет зимняя свадьба. Виллем говорил, у них очень красиво, на Рождество. Ставят вертеп, его мама печет коврижки, на главной площади Мон-Сен-Мартена рождественский рынок устраивают…, – Тони представила снег, огоньки свечей в церкви, пелерину белой лисы, брюссельское кружево фаты:

– Папа обрадуется. Маленький Джон будет шафером, у Виллема.

Тони думала о камине в спальне Виллема, в замке, горной реке, и средневековом мосте, о прогулках по холмам, и большой, прошлого века кровати:

– Скорей бы Виллем вернулся…

Скиапарелли и другие модельеры предлагали укоротить юбки и платья. Сейчас они шились по середину икры, но в журнале манекенщицы носили юбки, едва прикрывающие колено. Тони поняла:

– Влияние войны. Костюмы стали более строгими, четкими, сумочки напоминают планшеты…, – она села в кресло, напротив врача. Тони взяла на прием испанские документы. Если доктор и заметил ее акцент, то он ничего не сказал.

Врач улыбался:

– Я могу провести исследование по методу Ашхайма-Цондека, сеньора Эрнандес, но с войной все подорожало. Мыши, кролики…, Впрочем, такое и не нужно, – он сверился с записями:

– Если прошло две недели, как вы говорите, то, скорее всего, вас и вашего мужа ожидает счастливое событие…, – обычно, Тони не носила перчаток, но, собираясь к врачу, надела единственную пару. Даже на республиканской территории пожилой доктор мог не принять незамужнюю девушку, подозревавшую, что она ждет ребенка. Тони тщательно выбрала скромный костюм, блузку с высоким воротом. Она рассмотрела себя в маленьком зеркале, в ванной: «Отлично. Шляпки нет, но многие их не надевают». Доктор добавил:

– Осмотр подтверждает беременность. Вас может тошнить, в первые, месяцы. Надо потерпеть, и все пройдет.

Спускаясь по лестнице, Тони посчитала на пальцах:

– После Рождества обвенчаемся. Ничего не будет заметно. Летом…, – остановившись, в почти жарком солнце, она счастливо зажмурилась:

– Летом родится маленький. Или девочка…, – по дороге домой Тони купила сладких апельсинов, из Валенсии. Доктор сказал ей, что надо хорошо питаться:

– В Барселоне пока хватает провизии, в отличие от вашего родного Мадрида, – добавил он:

– В столице, говорят, очень голодно, с осадой города. Зачем все…, – врач оборвал себя: «Вы женщина, вам политика не интересна».

Тони ловила взгляды мужчин, вдыхая свежий ветер с моря. Она посидела в кафе, покуривая сигарету, за чашкой кофе, провожая глазами солдат в республиканской форме:

– Скоро мы уедем отсюда. Отправимся в Россию, я напишу книгу. Она тоже станет бестселлером…, – мимо ехал расклейщик афиш, на велосипеде. Из корзины торчал рулон. Тони заметила черный, резкий шрифт: «ПОУМ».

– Опять коммунисты, по наущению русских, затевают ссоры…, – девушка рассчиталась:

– Нам недолго здесь жить осталось. Виллем не коммунист, однако, он сочувствует нашим взглядам. А Петр…, – девушка пошла к дому:

– Хоть бы я его вообще больше никогда не видела. И не увижу. Он не появлялся. Может быть, его расстреляли, – обрадовалась Тони:

– Было бы очень хорошо. В любом случае, в Бельгии он меня не найдет, а в Москве мы с ним не столкнемся. Даже если он жив, Россия, большая страна…, – она легко взбежала наверх.

Тони закатила глаза. Фон Рабе покуривал, прислонившись к стене, надвинув на бровь шляпу:

– Я вас ждал, леди Антония, – он посмотрел на часы, – куда вы ходили? В пресс-бюро? – фон Рабе, пристально, незаметно, осмотрел ее лицо:

– Пресс-бюро она не навещала, иначе бы она не улыбалась. Сегодня штаб обнародовал новости, из Теруэля. При мне афиши начали по городу развозить. Если Виллем успел застрелиться, то леди Антония осталась свободной, что нам очень на руку. Я бы в его положении, стреляться не стал. Подумаешь, тридцать детей погибло, сотня раненых. Однако он верующий человек. ПОУМ, после такого можно похоронить. Она, судя по всему, пока ничего не знает. Вся цветет…, – на белых щеках девушки играл легкий, красивый румянец, глаза блестели.

– Нет, и не ваше дело, где я была, – сухо ответила Тони:

– Давайте мне негативы, и катитесь отсюда к черту. Вашу просьбу я выполнила…, – фон Рабе улыбался:

– Даже кофе мне не сварите, по старой памяти? Право, леди Холланд, я вовсе не такой плохой человек. Я все принес…, – Макс вынул из кармана куртки конверт.

Пробормотав что-то нелестное, Тони открыла квартиру. Фон Рабе, держа пакет, переступил порог:

– Револьвер у нее в саквояже, наверняка. Она не станет в меня стрелять… – он посмотрел на стройные, длинные ноги, в простых туфлях:

– Леди Антонии некуда идти. Если Виллем не покончил с собой, то его казнят, по приговору трибунала. Убийца и дезертир, – Макс накинул цепочку на дверь.