Вельяминовы – Время Бури. Книга первая

– У нас может быть ребенок, – Виллем сидел в полутьме кузова:

– Господи, простишь ли Ты меня, когда-нибудь. Папа с мамой помогают страждущим людям, строят больницы, приюты, а я, своими руками…, – он хотел увидеть Тони, услышать ласковый голос: «Милый мой…». Виллем решил:

– Тони мне все расскажет, и я пойду в трибунал. Так будет честно. Меня могут приговорить к расстрелу…, – Виллем понял:

– В штабе коммунисты. Если они подсунули цифры Тони, то всех, кто связан с ПОУМ, будут судить…, – Виллем не хотел, чтобы водитель грузовика пострадал из-за него. На въезде в Барселону стоял патруль республиканцев. Попрощавшись, Виллем пошел в город по узкой тропинке, между скал. До его отъезда в Теруэль, они приехали сюда с Тони, на попутной машине, на целый день. Они бродили по берегу моря, Тони шлепала по мелководью, сняв чулки, подоткнув юбку. Она смеялась, брызгая на Виллема водой.

– Ребенок…,– миновав заставу, Виллем выбрался на шоссе, – мы за него ответственны. Я не могу погибать, даже после такого…, – он коснулся крестика на шее:

– Мы будем привечать сирот, как папа и мама, вести праведную жизнь, воспитывать детей. Может быть, Господь меня утешит. Это не вина Тони, ее обманули…, – отойдя подальше от въезда в город, Виллем опять проголосовал. Его подбросили до Рамблы, не взяв денег. Шофер, парнишка в республиканской форме, сочувственно сказал:

– Вижу, у вас кто-то умер. С фронта отпустили? – Виллем кивнул. Он не мог говорить. Глядя на предместья города, проносившиеся мимо, он думал, как увидит Тони, обнимет ее, вдохнет прохладный, нежный запах лаванды. Виллем вышел на людном бульваре. На углу, рядом с кафе, куда они часто ходили с Тони, висели свежие афиши, с большими буквами: «ПОУМ».

Подойдя ближе, Виллем прочитал, что поумовцы, показав звериную сущность, как было написано в коммюнике штаба фронта, атаковали приют для сирот в Теруэле:

– Приют находится на территории, оккупированной путчистами Франко, но правительство осуждает демонстрацию агрессии по отношению к гражданским лицам, и объявляет, что начало расследование инцидента.

Виллем прочел свои приметы, прочел настоящее имя. Он дошел до последних строк:

– Все, кто может сообщить о местоположении данного преступника, заочно приговоренного к расстрелу, должны немедленно явиться в штаб фронта.

Распоряжение подписал военный министр, Индалесио Прието.

Полуденное солнце блестело в больших окнах. Люди толпились у витрин магазинов, от цветочных лотков веяло ароматом свежих роз. В киоске продавали апельсины и лимонад, прохожие шли без пальто.

– Как тепло, – Виллем вспомнил пронизывающий ветер на высоте Муэла, мелкий, острый, колючий снег:

– Господи, как я хочу ее увидеть, обнять. Мы уедем отсюда. Я всю жизнь буду искупать вину, обещаю…, – на площадке пахло лавандой и хорошим табаком. Виллем постучал в рассохшуюся дверь. Никто не ответил. Он прислушался. До него донесся стон, заскрипела кровать, что-то зашуршало. Виллем навалился на дверь плечом. Цепочка лопнула, затрещало дерево. В комнате раздался испуганный, женский крик. Он остановился на пороге, глядя на кровать. Тони лежала, с задранной юбкой, обнаженными ногами, блузка была порвана на груди.

– Это он…, – понял Виллем, – фон Рабе. Он здесь, в Испании…, – бывший соученик поднялся, встряхнув светловолосой головой:

– Виллем…, – протянул фон Рабе, улыбаясь, – добро пожаловать в Барселону.

Тони, медленно, оправила юбку: «Он плакал. Почему?». Виллем, казалось, не видел фон Рабе. Его серые, покрасневшие глаза смотрели прямо на Тони:

– Почему он в штатском? Что случилось…, – Тони заметила, как сжались его большие кулаки. Девушке, внезапно, стало страшно. Она слышала тяжелое дыхание Виллема. Конверт лежал на столе. Допив кофе, фон Рабе поймал ее за руку:

– Идите сюда, леди Холланд. По старой памяти, так сказать…, – длинные, ловкие пальцы поглаживали запястье:

– Я вас приохотил ко всем радостям…, – он кивнул на кровать. Тонкие губы улыбнулись:

– Еще раз и получите негативы, – рука поползла вверх по чулку, щелкнула застежка пояса. Отодвинув нежный шелк панталон, он одобрительно заметил:

– Держите себя в форме, милочка. Вашему жениху повезло. Мне нравятся ухоженные женщины…, – Тони помотала головой:

– Оставьте меня в покое, я не буду…, – она вскрикнула от боли: «Зачем?»

– Потому что я так хочу…, – удивился немец, подталкивая ее к постели:

– Не бойтесь, я не с пустыми руками пришел…, – он похлопал себя по карману пиджака: «Мне тоже не нужны последствия».

– А с ней последствия понадобятся…, – Макс думал о Констанце:

– У нас появятся дети, наследники титула. Она пусть работает, она гений. Она ни в чем не будет знать нужды. Слуги, няни…, – он вдохнул запах лаванды. Шелк блузки затрещал:

– Я намерен, как следует, отдохнуть, леди Антония…, – Макс целовал ее, – это наша последняя встреча…, – девушка откинула белокурую голову на подушку:

– Пусть. Я забуду его, как страшный сон. Он уйдет, я сожгу негативы…, – в конверте лежали листы бумаги, но, рассудил Макс, Далиле пока об этом знать было не обязательно.