Мистер Марк Хорвич путешествовал по Испании легально. У него имелась трехмесячная виза, выданная консульством в Лиссабоне, до попытки переворота, и бумага из Университета Саламанки. В справке говорилось, что сеньор Хорвич записан на курсы испанского языка, начинающиеся в сентябре.
Меир иногда, жалел, что не сможет остаться в стране подольше и действительно, выучить испанский. Он быстро схватывал. Меир теперь мог прочесть заголовки газет и объясниться в кафе. Для всех он был американским туристом, вооруженным стопкой путеводителей и неизменным фотоаппаратом Кодака.
В Лиссабоне они с Даллесом расстались. Мистер Аллен полетел в Швейцарию, организовывать, в Берне, базу Секретной Службы в Европе. Меиру велели получить визу, сесть на поезд и добраться до Мадрида. В столице его ждали.
На фотоаппарате красовалась наклейка фирмы Кодак, однако камера была, как усмехнулся Даллес, уникальной.
– Экспериментальный образец, – он подмигнул Меиру, – берегите его, Ягненок.
Аппарат делал отличные, четкие снимки с большого расстояния и даже в темноте. Задание оказалось простым. Мистеру Хорвичу предстояло собрать альбом, по словам Даллеса, интересных для правительства США людей. В Мадриде Меир работал с представителем Государственного, Департамента, скромным юношей, его возраста, отлично знавшим испанский язык.
– Я из Техаса, – пожал плечами новый знакомый, – я с детства на нем говорю.
Меир не знал, как, на самом деле, зовут коллегу. Он представился Фрэнком. Фрэнк водил Меира по городу, показывая кафе, где собирались журналисты и политики, здания министерств, парламента, редакции газет и офисы партий, Народного Фронта, Фаланги, анархистов, и сторонников реставрации монархии, карлистов.
Даллес приказал Меиру ни в коем случае не лезть на рожон. Меира даже не снабдили пистолетом, мистеру Хорвичу оружие было ни к чему. Он только смотрел, слушал и запоминал. Через две недели мистеру Хорвичу предстояло вернуться в Лиссабон, и сесть на американский корабль. В Вашингтоне, Меир приводил в порядок заметки, получал отпечатанные фотографии и делал доклад на совместном заседании представителей военного ведомства, государственного департамента и Бюро.
По словам Фрэнка, в столице ходили упорные слухи, что правительство разрешит создание интернациональных, добровольческих бригад. Гуляя по Мадриду, Меир иногда думал, что и сам бы, с удовольствием, записался в подобную бригаду.
– Аарон в Германии, – говорил он себе, – он выполняет долг порядочного человека, еврея. А я? Я тоже, – твердо напоминал себе юноша:
– Когда понадобится, я возьму оружие в руки, и буду бороться с нацизмом. Но, если можно обойтись без кровопролития…, – увидев афиши новой выставки Дали, Меир пошел в галерею. Смотря на странный квадрат, из человеческих рук и ног, на низкий, пустынный, жаркий горизонт Испании, Меир вспоминал «Расстрел повстанцев» Гойи, человека в белой рубашке, поднявшего руки, зло кричащего что-то в лица солдат.
Меир бы, с удовольствием, проводил в музеях целые дни, но Даллес разрешил ему только съездить в Саламанку и записаться на курсы. Улучив немного времени, Меир завернул в Толедо. Он бродил по улицам бывшего еврейского квартала, слушая звон колоколов, вдыхая жаркий ветер.
– Если можно добиться мира…, – повторял себе юноша, – то надо это сделать.
В Мадриде никто не обращал внимания на забавного, молодого американца, в круглых очках, с картой города и фотоаппаратом. Меир снимал церкви и достопримечательности, уличные сцены. Часто в кадр попадали люди, сидящие в кафе. У него набралось материала на три альбома. По вечерам они с Фрэнком встречались в каком-нибудь дешевом ресторане, где Меир передавал коллеге пленки. Он слушал разговоры за соседними столами, на немецком и французском языках. Юноша запоминал имена, заносил сведения в блокноты, аккуратно, как будто бы Меир еще трудился счетоводом в адвокатской конторе мистера Бирнбаума. Даллес говорил, что в Испании, после путча, соберутся представители немецкой, итальянской и советской разведок. В Вашингтоне, они собирались сличить фотографии Меира с имеющимися данными, и начать собирать досье.
По ночам Меир сидел на подоконнике, в своей комнате, в дешевом студенческом пансионе. Испанцы начинали развлекаться после полуночи. Звенели гитары, на черном, жарком небе блестели звезды. Меир, несколько раз, заглядывал в подвальчики. Вино в Мадриде было отменным, и очень дешевым. Здесь, как и в Нью-Йорке, предпочитали свинг, и девушки тоже не обращали внимания на Меира. Он к такому привык, и не расстраивался. Юноша, все равно, отлично танцевал.
Фламенко он увидел в первый раз. Меир, сначала, не поверил своим глазам, так это было красиво. Он покуривал, слушая перебор гитары, чьи-то веселые голоса. Юноша вспоминал слова Даллеса, сказанные в Лиссабоне:
– Испания, полигон, Ягненок. Для нацистов, фашистов, русских. Страна, которую можно перетянуть на свою сторону, где можно получить поддержку идеям, испытать новое оружие…, – они стояли на берегу океана.