Вельяминовы – Время Бури. Книга первая

– Танки, – Даллес загибал пальцы, – самолеты, автоматические винтовки, пушки, – начальник повел рукой на восток, – такое для них важно. Испания и ее народ никого не интересуют.

– Войны не будет. Мы этого не позволим, – упрямо сказал себе Меир, сидя за столиком кафе в Гранаде.

Он приехал сюда, следуя за русскими. Оба, впрочем, отменно говорили на испанском языке. Меир, заметив их в Мадриде, пошел за парой, услышав незнакомые слова. Меир ничего не понял, но разобрал имена Сталина и Гитлера. Он дал клички русским, называя их, про себя, Бородой и Кепкой. Они жили в респектабельном отеле, по соседству с офисом Народного Фронта, и целые дни проводили с коммунистами. Меир не хотел рисковать и узнавать в гостинице их имена. Понятно было, что они приехали в Испанию с фальшивыми документами.

Борода и Кепка собирались на юг. Меир услышал о планах русских, сидя за два столика от них, в ресторане. Юноша начал разбирать испанский, до него донеслось слово «Гранада». Взяв в аренду старый форд, Меир переехал из своего пансиона в другой отель, напротив гостиницы русских. Они покинули Мадрид ранним утром. Меир поехал за ними, держа расстояние в две мили между машинами. У мистера Хорвича при себе был отличный бинокль. Он не боялся, что упустит русских из виду.

Меир сделал фото Красавца, щеголеватого парня, которого Кепка забрал из кафе.

– Борода пропал, – Меир сидел, попивая кофе, – Кепка его где-то высадил, что ли? Знать бы где…., – он уловил, в потоке испанского языка, по соседству, знакомое имя. Молодые люди, по виду, напоминали студентов. Меир мысленно составил нужную фразу. Он спросил, с акцентом, но довольно бойко:

– Извините, мне, наверное, послышалось. Вы говорили о поэте Лорке?

В Мадриде, Меир купил в лавке подержанных книг путеводители. Юноша наткнулся на поэтический сборник. Посмотрев на заглавие, он пошевелил губами: «Цыганское романсеро».

На полях красовались пометки карандашом. Задние, чистые листы были исписаны. Бывший хозяин книги, судя по всему, занимался переводами на английский язык.

Увидев фламенко, Меир понял, что раньше и не подозревал о настоящем танце. Со стихами случилось то же самое. Меир не знал, что можно так писать. Он засыпал и просыпался, бормоча:

Y que yo me la llevé al río
creyendo que era mozuela,
pero tenía marido.
Fue la noche de Santiago….

День святого Иакова, покровителя Испании, отмечали в июле. В августе ночи остались жаркими, сухими, пахнущими цветами и вином. Каблуки женщин стучали по булыжнику, шептали струны гитары, шуршали шины автомобилей.

То было ночью Сант-Яго,
и, словно сговору рады,
в округе огни погасли
и замерцали цикады.
Я сонных грудей коснулся,
последний проулок минув,
и жарко они раскрылись
кистями ночных жасминов…

Открывая глаза, Меир шарил по полу. Он затягивался папиросой, надевал очки и читал о цыганке-монахине, о зеленом цвете, пока в окне не вставал нежный мадридский рассвет.

Студенты немного говорили по-английски. Они объяснили Меиру, то есть мистеру Хорвичу, что Лорка обосновался в Гранаде, уехав из Мадрида после путча. Поэт выступал со статьями, готовилась постановка его пьесы. Ребята уверили Меира, что он, совершенно спокойно, может зайти к Лорке домой и попросить у него автограф.

– У него всегда открыта дверь, – заметил один из студентов, – он гордость Испании, у нас нет другого такого поэта. Он вне политики…, – его, конечно, прервали, начался спор. Меир решил:

– Завтра зайду, с утра. Я читал, он в Нью-Йорке учился. Мы сможем объясниться. Скажу ему, скажу…, – юноша не придумал, что скажет. Он увидел на противоположной стороне Пуэрто Реаль знакомую по Мадриду фигуру. Борода, оглянувшись, присел на кованый стул кафе. У Меира имелись его фотографии. Он ждал, кто подойдет к русскому.

Янсон остался доволен встречей. Лорка, хоть и водил знакомства и с коммунистами, и с фалангистами, придерживался левых взглядов. Лорка ездил в Буэнос-Айрес, но никакой опасности не существовало. Сеньор Рихтер не посещал выступления опасного авангардиста, им с Лоркой нигде было не встретиться. Янсон пришел к поэту с рекомендациями от его знакомцев, испанских коммунистов.

Эйтингон разрешил Теодору сказать, что он представляет Советский Союз, и защищает Испанию от фашизма. Лорка требовался, как знамя, как символ борьбы.

– Если он поддержит интернациональные бригады, – заметил Эйтингон, – это большая победа для нас.

Наум Исаакович зевнул: «Еще большей победой будет, если его убьют мятежники. Такого Испания им не простит, никогда».