– Хоть кол тебе на голове теши, но это не поможет. Это как с Филби, тебя не переубедить. Максимилиан мертв, с трупами не встречаются на романтических свиданиях… – Марта только вскинула острый подбородок:
– Она что-то знает, – понял тогда Меир, – знает, но не говорит. Она скрытная, как миссис Анна… – проглотив воду, доктор Судаков открыл глаза. В палате было сумрачно, на город наползала осенняя мгла. Он поморгал. Взяв за салфетку, Меир вытер глаза шурина:
– Поплачь, ничего страшного, – тихо сказал Меир, – я здесь, я с тобой… – слезы текли по лицу Авраама, он повел обросшим щетиной кадыком:
– Я не из-за Эстер. Я из-за нее… – его плечи задергались, Меир обнял шурина. Авраам прошептал:
– Она предала семью, свою страну. Я ее растил, воспитывал, заботился о ней, а она отправила меня и Эстер в руки русских, даже глазом не моргнув. Для чего, Меир, зачем… – он покачал головой: «Не знаю, Авраам. Не знаю».
На столике красного дерева, перед Аделью, лежал открытый футляр, крокодиловой кожи, с маникюрным набором, золингеновской стали. Держа одну руку в стеклянной мисочке, с теплой водой, девушка перелистывала глянцевые страницы доставленной в номер программки, завтрашнего концерта. Сверху типография успела допечатать:
– Посвящается памяти доктора Эстер Горовиц, погибшей от рук коммунистов, в восставшем Будапеште… – Адель взглянула на строгое, чеканное лицо женщины. Тетю Эстер сняли в простом, темном костюме и белой блузке:
– Шмуэль сказал, что фото сделали после защиты доктората… – снимок сестры для издания отдал полковник Горовиц. Адели больше нравилась другая фотография, тоже из бумажника дяди Меира. Тетя сидела под раскидистым, ореховым деревом, в сиянии осеннего солнца Израиля. Скрестив длинные, загорелые ноги, в шортах хаки, она завязала узлом на животе полы рубашки. На носу торчали солнечные очки. Эстер курила, салютуя фотографу бокалом:
– Я ей сделал коктейль, – тихо сказал дядя Меир, – она любила мартини… – полковник погладил светлые волосы сестры:
– Нашего покойного брата, дядю Аарона и дядю Авраама тоже так сняли, на тель-авивском пляже, задолго до войны. Только они пили пиво… – Адель кивнула:
– Я видела фото, тетя Эстер показывала семейный альбом, в кибуце… – Адель закрыла буклет:
– Так жалко малышей тети Эстер. Моше всего восемь лет, как Питеру и маленькому Ворону, он еще ребенок… – закончив говорить с Лондоном, Адель не стала спускаться для маникюра в гостиничную парикмахерскую, или вызывать мастера в номер:
– Во-первых, в гостинице болтаются репортеры. Нельзя вести себя грубо, но их интересовало только одно… – девушку расспрашивали о зверствах коммунистов в Будапеште:
– Сегодня утром господин Имре Надь объявил о создании коалиционного правительства, – холодно ответила Адель, – скоро беспорядки прекратятся, Венгрия встанет на путь свободы… – о новом правительстве она узнала, слушая радио, за утренней чашкой кофе:
– Нет нужды потакать низменным вкусам толпы, – ледяным голосом добавила девушка, – лучше напишите о помощи беженцам. Несчастные люди покидают Венгрию без денег и вещей… – на границе Красный Крест разворачивал палаточные лагеря. Ходили слухи, что в Австрии оказалось пятьдесят тысяч человек:
– Во-вторых, не хочется терять время, перед генеральной репетицией, – Адель взглянула на часы, – я сама отлично крашу ногти, Сабина меня научила. Заодно я поговорила с мамой…
Мать успела связаться с тетей Мартой:
– Лети в Израиль, – грустно сказала Клара, – женская рука всегда пригодится. Дядю Авраама врачи, наверное, отпустят только на похороны. У него половина ребер сломана, он должен оправиться. Кибуц кибуцем, но за детьми нужен уход… – положив трубку, Адель поняла, что так и не призналась матери в браке. Кольцо она держала в новом несессере, надевая драгоценность только при Генрике:
– На концерты я кольцо тоже не возьму – она подула на ногти, – в Лондоне все расскажу маме и дяди Джованни. Надо начинать откладывать деньги. Генрик хочет купить квартиры в Лондоне и Тель-Авиве… – Адель давно обзавелась светло-серой чековой книжкой, из Coutts & Co, семейных банкиров. Трастовый фонд, вложенный в аккуратно подобранный пакет акций, приносил достойный доход:
– Генрик пока ничего не зарабатывает, он в армии… – Адель перебирала в уме объявления о продаже лондонской недвижимости, – а моих гонораров не хватит на две квартиры. Но, демобилизовавшись, Генрик сразу начнет гастролировать… – муж показал ей расписание, занимающее две страницы в блокноте:
– Все крупные концертные залы выстроились в очередь, – усмехнулся Тупица, – еще записи пластинок, выступления на радио. Пока мой израильский агент справляется с приглашениями, но надо завести представителя в Европе. У меня есть кое-кто на примете… – Генрик думал о мистере Тоби Аллене:
– Он человек с Флит-стрит. Он знает прессу наизнанку, вхож в театры, и в любые двери Лондона. Именно такой нам и нужен… – Адель вспомнила о квартирке, где встречалась с Джоном:
Девушка покачала аккуратно уложенной головой: