Вельяминовы. За горизонт. Книга 1

– К сожалению, у вас начались преждевременные роды, ребенок был нежизнеспособен… – не желая возиться с акушерской стороной дела, товарищ Ким раздавил череп эмбриона щипцами:

– Нежизнеспособен, – повторил Давид, – однако вы молодая женщина, вы скоро придете в себя… – гражданку Елизарову переводили на диету повышенной калорийности, с крымским портвейном и красной икрой:

– Дождемся первой менструации, после родов, и начнем протокол эксперимента, – Давид взглянул на часы, – с ней все в порядке, пусть за ней присматривает Сергей Петрович… – профессору надо было встретить товарища Котова, с грузом:

– Отдыхайте, – он повел рукой в сторону зарешеченного окна, – мы о вас позаботимся, гражданка Елизарова… – Фаина сглотнула слезы:

– Кто… кто это был, товарищ врач… – Давид понятия не имел о поле эмбриона, сгоревшего в подвальной печи:

– Мальчик… – он пожал пальцы девушки, – но у вас еще будут дети, я уверен… – Давид напомнил себе, что заключенной надо сделать укол, останавливающий лактацию:

– Ладно, Сабуро-сан все организует. Мне пора идти… – услышав щелчок замка, Фаина закусила угол подушки:

– Никакие это были не витамины… – она шмыгнула носом, – мне устроили роды, чтобы избавиться от ребенка. Зачем меня сюда привезли… – подняв голову, она изучила выкрашенную белой эмалью решетку, за окном. В открытую форточку слышался щебет птиц. Фаина вытерла мокрое лицо:

– Пошли они к черту. Не собираюсь я здесь оставаться, я сбегу… – на подоконнике переливались теплые блики солнца. Морщась от боли, Фаина подтянула под себя ноги: «Сбегу».

Янтарные капельки жира поблескивали на здоровом куске копченого осетра.

Разломив свежую лепешку, Наум Исаакович занялся салатом, из алых помидор и хрустящей, местной редьки, с кольцами фиолетового лука. Кардозо предложил позвонить на кухню:

– Вам приготовят уху, рыба у нас всегда свежая… – Эйтингон отмахнулся:

– Вечером пообедаем. Я поел в самолете, по дороге…

Профессор пока не видел груза, как Наум Исаакович предпочитал думать о Саломее. Со взлетного поля Эйтингон, в сопровождении охраны, лично отвез девушку в здешний госпиталь:

– Я велел Кардозо очистить крыло, где находится ее палата. Помещение под круглосуточной охраной, на окнах решетки. Мерзавка на острове и никуда отсюда не убежит… – в портфеле Эйтингона, рядом с романом миссис ди Амальфи, покоилась пухлая папка, с анамнезом Саломеи. В документах не упоминали ни имени, ни клички девушки:

– Больная и больная, – хмыкнул Наум Исаакович, – мы даже снимка ее не приложили. Кстати, Кардозо может ее и не узнать. Если он даже интересовался семейными альбомами, то видел Саломею на фото, только подростком. С той поры много воды утекло… – в том, что девушка поймет, кто перед ней, Эйтингон не сомневался:

– Однако профессор не поддастся на ее чары, и не устроит ей побег. Он не рискнет, своим положением. Кардозо понимает, что он всегда может присоединиться к, например, Валленбергу, отправиться к параше в уголовном бараке и сгнить за полярным кругом… – по лицам охраны, прилетевшей из Москвы, Наум Исаакович видел, что за ним пристально наблюдают:

– Серов сказал, что после родов Саломеи я вернусь в свой коттедж. Избач боится, что я исчезну с острова. Он хоть и председатель Комитета, но дурак. Я никуда не двинусь, пока не узнаю, что случилось с моими детьми… – закусочный стол, как выразился Кардозо, Эйтингон попросил накрыть не просто так. Они сидели на террасе кабинета профессора, под полотняной маркизой. На синей глади моря Эйтингон разглядел черные точки:

– Патрульные катера. Здесь ходит паром, из Аральска в Муйнак, попадаются лодки, из рыболовецких колхозов. Моряки приглядывают за тем, чтобы рядом с островом не болтались посторонние… – предполагая, что Кардозо понятия не имеет о его опале, Наум Исаакович решил пойти ва-банк:

– Он считает, что я еще курирую заведение. Очень хорошо, пусть познакомит меня с документацией проектов… – Эйтингон хотел узнать, где сейчас находятся Принцесса и негритянка Мозес:

– Может быть, в папках указывается, куда их перевели, – с надеждой, подумал он, – пусть это заведение под шифром, но у меня появится зацепка. Они обе дети, одной десять лет, второй, девять. Я уверен, что их не отправили в семьи, как Марту…

Кардозо, приученный не задавать лишних вопросов, немедленно принес все материалы, с подносом, где стоял медный кофейник. Доев салат и лепешку, с рыбой, Наум Исаакович оценил нежный рахат-лукум, с розовой водой и сочный урюк, начиненный миндалем:

– Снабжение у вас по-прежнему отличное, – заметил Эйтингон, наливая кофе, – впрочем, вы делаете большую работу, для Комитета, для армии… – он вспомнил недавний разговор с Серовым:

– Вам надо открывать новый сектор, – добавил Наум Исаакович, – вас свяжут с авиационными коллегами. Вы выполняли их заказы, но впереди еще более ответственная работа… – речь шла о предстоящем в ноябре полете спутника, с собакой Лайкой на борту, с ближнего полигона Байконур. Наум Исаакович не сомневался, что скоро в космос отправится и человек. Бывший зэка Королев обещал, что подготовка первого полета займет три-четыре года: