– Но, судя по всему, беременность протекает отменно… – извинившись, он ловко ощупал живот, – плод в правильном положении, крупный, но и вы, племянница, тоже высокая. Все пройдет гладко, я сам приму ребенка… – от больших, теплых рук, пахло сандалом. Циона заметила легкий румянец, на его щеках:
– Когда он меня касался, он дышал чаще обычного. Ему еще нет пятидесяти, он здоровый мужчина… – Циона задумалась, – Максимилиан ни о чем не узнает, а мне надо покрепче привязать его к себе. Вокруг него одни ученые девицы, плоские, как доска… – она, невзначай, приспустила шелк халата с груди:
– Я беспокоюсь о сосках, дядя, – Циона распахнула серые глаза, – с Полиной меня преследовали трещины. Если родится мальчик, он будет сильнее, крепче… – она заметила красные пятна, у него на шее:
– Точно, у него нет женщины. Нет, значит будет, и очень скоро… – профессор откашлялся, отведя глаза:
– У меня есть рецепт отличной мази, на такой случай. Я сам сделаю лекарство, если придет нужда. Козье молоко, ланолин и овсяные отруби. Отруби, настоящая природная кладовая, племянница… – он не отпускал края ее атласного бюстгальтера. Зимой, на подмосковной даче, Циона вытребовала себе личную горничную и визиты портнихи:
– Я жду ребенка, – гневно сказала она, по-английски, начальнику охраны. Офицер, кое-как, владел языком:
– Жду ребенка, – повторила она по складам, – я не могу ходить в обносках. Мне нужен мех, на дворе морозы… – Ционе привезли и канадскую норку, и сшитое по ее меркам белье. Отстранившись, запахнув пеньюар, девушка заметила жадный огонек, в голубых глазах:
– Он еще видный мужчина, – хмыкнула Циона, – ничего, пусть помучается. Завтра я позволю немного больше… – озорно глядя на него, Циона взяла американскую сигарету. Дядя поцокал языком:
– Что с вами делать, но только одну… – девушка подвинулась ближе:
– Называйте меня на ты, дядя Давид… – она наклонила сигарету над огоньком зажигалки, – мы родственники, вы меня старше… – Циона поинтересовалась:
– Вы начали рассказывать, об отрубях… – дядя оживился:
– Мы едим преступно мало клетчатки. Регулярное опорожнение кишечника, залог долголетия. На ужин вам тоже принесут отруби… – Циона в этом нисколько не сомневалась:
– Ладно, пусть болтает, сколько хочет. Здесь, в постели, где угодно. Мне нужно, чтобы он отправил письмо в Цюрих… – девушка немного зарделась:
– Вы так обо мне заботитесь, дядя, мне даже неловко… – Давид, отеческим жестом, коснулся рыжей пряди, на ее виске: «Я еще и не начал заботиться, милая».
Хорошенькая девушка в белом халате поставила поднос на мозаичный столик:
– Вечерний кефир, товарищ Котов, – улыбнулась медсестра, – в комплексе своя ферма. Кефир мы делаем из козьего молока. И особое печенье, по рецепту Давида Самойловича… – Эйтингон давно заметил, что все женщины на острове говорят о профессоре с благоговейным придыханием, – на овсяных отрубях, с морковкой и медом. Оно очищает кишечник, перед сном… – сестра добавила к подносу бутылку «Боржоми»:
– Давид Самойлович сказал, что если вы хотите, я могу сделать вам успокаивающий массаж… – поведя глазами в сторону открытой двери террасы, девушка потупилась.
Наум Исаакович предполагал, что массаж здесь, как выражались в Москве времен НЭПА, предлагают вкупе с особыми услугами. Он вспомнил вывеску, рядом со Ржевскими банями:
– Массаж китайский, турецкий, европейский. Лучшие парижские новинки, для взыскательных мужчин… – со времен последнего визита Эйтингона, здание гостевого крыла перестроили. Наум Исаакович ожидал, что в стенах гостиной и спальни прячутся жучки с фотоаппаратами:
– Да и сама сестра носит погоны. Едва натянув чулки, она побежит строчить рапорт по начальству… – Эйтингону, зэка, было наплевать на все рапорты, вместе взятые, но со сведениями, записанными в блокнот, он не хотел рисковать:
– Надо дождаться родов мерзавки Саломеи, получить от нее письмо, для мистера Холланда, и убраться отсюда восвояси, на зону… – весточку можно было послать и раньше, на чем и настаивал Серов:
– Товарищ генерал, – рассудительно сказал Эйтингон, – конечно, роды могут случиться преждевременно, но лучше не торопиться. Мы не знаем, кого она ждет. Пол ребенка, его имя и описание придаст сочинению… – он пощелкал крепкими пальцами, – большую достоверность. Нужно разжалобить его светлость, заставить его, немедленно, собраться на восток… – текст письма создали специалисты в комитете, хорошо знакомые с досье Саломеи и ее брошенного мужа. Девушка просила прощения за побег, вызванный, якобы, кратковременным помутнением рассудка:
– Я знала, что тетя Эстер и дядя Авраам собрались в Будапешт. Я хотела оказаться рядом с родными людьми… – в столице Венгрии Саломею арестовали, обвинив ее в шпионаже, в пользу запада:
– Она оказалась в СССР, на зоне, – подытожил Эйтингон, в разговоре с Серовым, – а весточку передала через заключенных, выходящих на волю. Она водила знакомство с уголовниками, с покойным паном Копыто, с мерзавцем Волковым. Она знает, как это делается… – обсуждая, куда, якобы, отправить Саломею, они сошлись на Северном Урале.
Эйтингон отозвался: