Вельяминовы. За горизонт. Книга 1

– В другой день, товарищ. Спокойной ночи, спасибо за помощь… – каблучки медсестры затихли, он взялся за кофейник:

– Пусть профессор Кардозо жует свой картон. У меня есть фляга с армянским коньяком и сигары… – подумав о НЭПе, он вспомнил, как Кукушка, в двадцать четвертом году, перед отъездом за границу, громила на партсобрании молодых сотрудников ЧК:

– Парней поймали на развлечениях с арестованными дамочками, – хмыкнул Эйтингон, – ребята обещали им освобождение, на определенных условиях. Дзержинский был вне себя, а Кукушка подлила масла в огонь. Она явилась на собрание с новорожденным младенцем, проклятой Мартой… – он пыхнул сигарой:

– Кукушка и камня на камне бы не оставила от заведений, вроде того, на Мещанке. В тридцать шестом, когда она вернулась в страну, мы сами разогнали все притоны… – Наум Исаакович брезговал посещать такие заведения:

– Да и не надо было, – усмехнулся он, – девицы мне, что называется, прохода не давали. Но Кукушка не лицемерила, в отличие от ее папаши. Коммунистическая мораль для нее была не пустым звуком… – Эйтингону привезли фильм о Горском. Александра Даниловича играл молодой актер, похожий на статую римского легионера. Горский в ленте садился за рояль, наизусть читал Пушкина, устраивал побег из Бутырки и чуть ли не лично брал Зимний. О Кукушке, и вообще о семейной жизни Горского, сценарист не упоминал:

– Это дилогия, – зевнул Эйтингон, – в титрах обещали вторую часть, в будущем году… – режиссер напал на золотую жилу, – но о Князевой они тоже, разумеется, ничего не снимут…

Книги Горского переиздавали. Науму Исааковичу на зону доставили новый том, из серии «Жизнь замечательных людей». Бывший ординарец Александра Даниловича, пермский историк Королёв, не терял времени зря. В предисловии сообщалось, что автор, переехав в Москву, трудится над художественным романом, и детской повестью, о жизни героя революции:

– Куй железо, пока оно горячо. Ладно, пусть бедняга зарабатывает. Мемуары о Горском вряд ли напишут. Некому писать. Вообще мало кто остался в живых, кроме меня… – в блокноте он набросал карту Северного Урала:

– Мы можем одним камнем убить двух птиц, – понял Эйтингон, – послать десант навстречу мистеру Холланду, а заодно отправить в те края лыжную экспедицию, как предлагал Саша. Туристический поход студентов, все невинно. От студентов мы избавимся, инсценируем несчастный случай… – он почесал голову, – все займутся расследованием происшествия, и не обратят внимания на происходящее вокруг… – он решил:

– Нет, не десант. Толпа в тех краях вызовет подозрения. Два, три человека, не больше. Надо внедрить их к туристам, подобрать надежных ребят… – Эйтингон думал о Комитете Государственной Безопасности, как о своем месте работы:

– Арестант я, или нет, не имеет значения. Я служу партии и стране. В конце концов, Хрущевы приходят и уходят, а Советский Союз вечен… – Наум Исаакович знал о предстоящем пленуме. Он жалел стариков, Молотова, Маленкова и Кагановича:

– Украинский крестьянин вдоволь попляшет на их костях. Хотя Иосиф Виссарионович просто бы их расстрелял. Ничего, они потерпят. Они даже мне не чета, они выкованы из железа. Они еще меня переживут… – потянувшись за блокнотом, Эйтингон записал:

– Северный Урал, поговорить с Серовым насчет студенческого похода… – рядом он вывел четыре цифры:

– Учреждение 5708, – вздохнул Эйтингон, – где оно, это учреждение… – Принцесса исправно получала таблетки, выписанные еще во времена Берия. Три четверти папки девочки состояло из непонятных Эйтингону бланков анализов и данных медицинских осмотров, с неразборчивым почерком врачей:

– Здорова, здорова, здорова… – Наум Исаакович присвистнул, – на Олимпиаду ее, что ли, готовят? Она в десять лет сдала юношеские нормы ГТО, даже стрельбу… – фото к папке не прилагалось:

– По соображениям осторожности… – он кинул окурок в пепельницу, – на ней что, испытывают лекарства, для спортсменов… – таблетки Принцессе начали давать во времена первого ареста Эйтингона. Он понятия не имел, чем пичкают девочку:

– Отношения с соучениками ровные, дружеские… – читал он, – близко сошлась со Странницей… – на Лубянке хорошо знали историю:

– Наверняка, ей рассказывают о настоящей Страннице, мисс Фримен, героине негритянского народа… – Эйтингон полистал папку девочки Мозес, – рассказывают, конечно. Занятия по американской истории, по истории аболиционизма, постановка правильного акцента. Годам к шестнадцати ее будет не отличить от девушки, выросшей на юге США… – Наум Исаакович был доволен предусмотрительностью Комитета:

– Инцидент с Розой Паркс, в автобусе, только начало. Лет через шесть, когда Мозес подрастет, негры в Америке будут бушевать вовсю. Она поедет в самую гущу событий… – о его девочках или Павле в папках не упоминалось: