– Девушка вы видная. Королевы барака, что называется, вас в покое не оставят. Либо уляжетесь на нары, под какую-нибудь уголовницу, либо забеременеете от конвоира, чтобы облегчить себе условия содержания… – он сбил пылинку с шелкового галстука, – либо и то, и другое. Но вы выкинете, на зоне редко кто донашивает до срока. Амнистия на вас не распространяется. Вы выйдете на свободу на четвертом десятке, без зубов, с наколками и туберкулезом… – Лада сглотнула:
– Он обещал, что через год я вернусь в СССР. Я сказала товарищу Котову, что могу поехать в командировку, в Берлин или Прагу… – ласковые губы коснулись ее виска, он поцеловал раскрасневшуюся щеку:
– Что делать, Ладушка… – она спряталась в его сильных руках, – ты будешь блистать на заграничных сценах, а я… – он коротко улыбнулся, – сидеть в вечной мерзлоте. Театров в наших местах не заведено, да и не пускают к нам никого с большой земли… – Лада решила, что товарищ Котов занимается исследованиями космоса:
– Понятно, почему он об этом не говорит. Ему запрещено обсуждать работу с посторонними… – до западной будки ей оставался один человек. Лада взглянула на очередь, змеящуюся в противоположном направлении. Восточные немцы удерживали пакеты из магазинов на Кудам:
– Только один юноша с пустыми руками, вернее, с рюкзаком… – приятного вида, невысокий паренек носил темно-синюю, аккуратную рабочую куртку и самодельного вида, грубошерстный шарф. Солнце освещало рыжие пряди, среди коротко стриженых каштановых волос. Лада запахнула свое пальто с медными пуговицами:
– Я оделась во все черное, – поняла девушка, – словно я в трауре… – она щелкнула замочком сумочки:
– Хватит. Сделай свое дело, и возвращайся в Москву. Он… товарищ Котов, сказал, что года через три может оказаться в столице… – Лада решила:
– Я уйду со сцены, из кинематографа. В Средней Азии всегда требуются работники в дома культуры. Узбекский язык я знаю. Ему после Заполярья надо обосноваться в тепле. Он сможет преподавать математику и физику в школе. Совсем как в нашем фильме… – девушка поймала себя на улыбке, – и у нас обязательно появится малыш… – ожидая, пока освободится место у будки, она обернулась.
В конец очереди встал высокий, широкоплечий мужчина, в затрепанном драповом пальто. Шею прикрывал рыбацкий вязаный свитер, на белокурых волосах он носил старое кепи. Лада успела увидеть яркие, голубые глаза:
– Словно летнее небо, – подумала она, – он не восточный немец. Он бедно одет, но он свободный человек… – Саломея Александровна смертно побледнела. Незнакомец смотрел прямо на нее:
– Словно он ее знает, – Лада отчего-то испугалась, – зачем она открывает сумочку…
Сухо затрещали пистолетные выстрелы, по асфальту Чек-Пойнт-Чарли запели пули. Плексиглас будки раскололся, пограничник вскочил с места. Прикрыв голову руками, Лада рухнула под барьер.
Паспорт Зигфрида Верке, силезского немца, родившегося в Бреслау в год начала первой войны, был, по мнению Волка, неуязвимым.
В сорок пятом году герр Верке, освобожденный советскими войсками из хорошо знакомого Максиму концлагеря Плашов, бежал на запад с остальным населением Силезии. В концлагере герр Зигфрид пребывал вовсе не, как бы выразились в СССР, за политику:
– Он торговал наркотиками, спиртом и бензином, – фыркнул собеседник Максима, в польском Вроцлаве, – и поставлял девчонок немецким офицерам. В общем, никакой разницы с его довоенными занятиями… – в социалистической Германии Верке получил новый паспорт в серой обложке, с циркулем и молотом:
– Отсидеть он у коммунистов не успел, – смешливо сказал поляк, – но, думаю, дело было за малым. Однако Зигфрид нарвался на перо, как вы говорите… – в пятидесятом году Верке явился в Бреслау за старыми должками:
– Он на запад собрался, – поляк разлил водку, – не хотел появляться в капиталистической Германии с голым задом… – он мелко рассмеялся, – сто марок, пособие беженцам от социализма, ему бы не помогли… – вместо запада Верке, вернее, его труп, поплыл по Одеру к Балтийскому морю. Поляк поковырялся в крепких зубах:
– Он считал, что приехал собирать должки, однако у нашего Зигфрида имелись и кредиторы… – Волк все понял без дальнейших разъяснений. Поляк шлепнул по столу паспортом Верке:
– Выдан на десять лет, не просрочен, а фото переклеить минутное дело. Пригодился документ, не зря мы его сохранили… – он окинул Волка пристальным взглядом:
– Получается, что на Украине, в лесах, еще кто-то сидит? Не всех Сталин, гореть ему в аду вечно, в расход пустил… – границу Советского Союза Максим перешел именно в Карпатах.
Выбравшись с Урала, он доехал по паспорту Иванова до Москвы. Дорога от Свердловска на запад заняла почти две недели:
– То есть не на запад, а на юг, – поправил себя Волк, – чтобы запутать мусоров и Комитет… – он менял пригородные поезда и автобусы, дремал на жестких полках заплеванных семечками вагонов. Ночью, просыпаясь от пьяных голосов, стука колес на стыках, он сжимал кулаки: