– Владения Джеймса. Он там с инструментами возится. Он был у меня инструктором на курсе взрывного дела, в сороковом году… – бледные щеки женщины слегка покраснели, – а в армии он служил сапером, то есть командиром саперного батальона. Но домой он взрывчатку не носит… – мисс Вера весело фыркнула, – и вообще, он сейчас занимается анализом военного потенциала стран Варшавского договора…
Густи смотрела на бесцветные, жидковатые волосы Моли. Малыш у нее на коленях сонно ворочался, не выпуская новой игрушки, бус из желудей.
Девушка вспомнила тихий голос тети Марты:
– В медовую ловушку ловят не только мужчин, милая моя. Мисс Вера работала радистом в Нанте, в тамошней ячейке Сопротивления. Им удалось пристрелить начальника городского гестапо, оберштурмбанфюрера Фрица Хольца. После акции нацисты прислали в город новое начальство, а Моль отправилась на встречу со связным из Парижа… – Густи робко сказала:
– И ее арестовали… – тетя Марта затянулась сигаретой:
– Нет. То есть тогда не арестовали. Связным оказался партизан, красивый парень, некий Альбер. Он был старше Моли лет на десять. В общем… – она повела рукой, – мисс Вера и этот партизан полюбили друг друга. Он обосновался в Нанте, стал вторым человеком в ячейке, они с Верой ожидали рождения ребенка… – мерно тикали большие часы черного дерева. Густи боялась даже пошевелиться, сидя с чашкой пятичасового чая:
– Его арестовали, да… – вмешалась девушка, – а их ребенок умер… – зеленые глаза тети Марты сузились, похолодели:
– Ребенок родился мертвым, – отчеканила она, – в камере местного гестапо, где держали мисс Веру. Он умер из-за побоев и пыток. Этот Альбер… – тетя поморщилась, – оказался предателем, продажной шкурой. Он состоял на содержании нацистов, был провокатором. Его завербовали еще при первом аресте, в сороковом году, в Париже. Всю нантскую ячейку Сопротивления отправили в тюрьму, товарищей Веры расстреляли, а в ней поддерживали жизнь, что называется, – лицо тети исказилось, – немцы добивались от нее сведений о других британских агентах. Кое-каких они нашли, пользуясь информацией от Альбера, то есть от мисс Веры. Она ничего не сказала, а после неудачных родов она вообще лежала при смерти… – тетя помолчала:
– Ее хотели отправить в Равенсбрюк и почти отправили, но по дороге эшелон сошел с рельс… – Марта коротко улыбнулась:
– Монах постарался, с его ребятами. Лондон знал об отправлении эшелона. У них, то есть у нас, сидели кроты в парижском гестапо, – эшелон Моли атаковали, когда поезду оставалось каких-то десять минут хода до бывшей французской границы. Тетя заметила:
– Монах и с покойной Розой так сделал. Машинисты на рейсах все были немцы, поезда сопровождало СС. Почти достигнув рейха, они расслаблялись… – Густи сглотнула:
– Ее освободили, отправили в Лондон… – тетя покачала головой:
– Она осталась во Франции, исполнять свой долг. Сопротивлению надо было отыскать и казнить предателя… – женщина потушила сигарету:
– Его нашли через год на юге, где он опять изображал партизана. Состоялся трибунал, ему вынесли приговор. Мисс Вера, как положено, выполнила решение суда… – Марта подытожила:
– В папках ты такого не прочтешь. Сиди в Лондоне, не пришло еще тебе время ездить. Но тебе медовая ловушка не грозит, – заметила тетя, – ты у нас девушка видная… – допивая кофе, Густи искренне сказала:
– Очень вкусный штрудель, мисс Вера. Даже лучше, чем у тети… – женщина зарделась:
– Спасибо. Я туда добавляю ваниль и специи… – она покачала заснувшего мальчика: «Я вам заверну с собой кусочек, леди Кроу».
Кроме штруделя, Густи получила и полотняную салфетку с рождественским кексом. Из сумки девушки упоительно пахло сладкими пряностями. В пустынном воскресном автобусе она взобралась на второй этаж. Присев у покрытого каплями дождя окна, Густи достала из учебника литовского языка конверт с ватиканскими марками. Почерк Шмуэля за десять лет нисколько не изменился:
– Рукоположение состоится в новом году, но о месте служения я пока понятия не имею… – писал будущий отец Симон, – одно могу сказать, это точно не Израиль, и не Рим, хотя в моем отделе по связям с общественностью не очень хотят отпускать меня в пасторские странствия, как выражается начальство. Как ты знаешь, его святейшество объявил о начале подготовки ко Второму Вселенскому Собору, а это огромная работа… – Густи пропустила три абзаца рассуждений о месте латыни в богослужении, – Виллем и Маргарита зовут меня в Конго, но я больше склоняюсь к Латинской Америке. В Африке я не смогу практиковать испанский язык. Иосиф процветает… – Густи заставила себя не сворачивать письмо, – он теперь дипломированный врач, однако об основном месте его работы я писать не могу по понятным тебе причинам…
Девушка подышала:
– Что было, то прошло. Я ходила к трем врачам… – она выбрала в телефонной книге дальние пригородные практики, где не опасалась встретить знакомых, – доктора уверили меня, что все в порядке… – для визитов к врачам Густи даже завела похожее на обручальное кольцо: