– Не уходите, Леонид Александрович… – приподнявшись на цыпочки, Лада обняла его, – я прошу вас… – гитара скользнула в угол дивана. Мягкие волосы упали на его плечо, Лада шепнула: «Останьтесь со мной, пожалуйста».
Белая «Волга» Ционы появилась у ворот сухановской тюрьмы к обеду.
Звонок Шелепина застал ее в ванной. В Москве Циона вставала не раньше одиннадцати утра. Подняв ногу из пышной, пахнущей лавандой пены, Циона рассматривала аккуратно накрашенные ногти:
– Давид считает, что шести часов сна достаточно, – женщина зевнула, – но я предпочитаю десять, а лучше двенадцать… – с учениками она занималась во второй половине дня. Уроки с Ладой, как она называла девушку, Циона тоже назначала на послеобеденное время. У девушки оказалось на удивление неплохое произношение:
– От учительницы в детдоме, – вспомнила Циона, – наверняка, ей преподавала какая-нибудь ссыльная… – Лада сразу согласилась взять письмо:
– Для моей подруги, – объяснила Циона, – она член французской компартии, мы познакомились на фестивале молодежи и студентов. Она сейчас живет в Цюрихе, заканчивает диссертацию в университете… – Циона объяснила нежелание пользоваться почтой срочностью послания:
– Я отправляю ей материалы для работы, из нашей университетской библиотеки, – женщина улыбнулась, – хочется, чтобы весточка дошла в Швейцарию не летом, а раньше… – Лада обещала в Париже сходить на почту:
– Правда, я не знаю, где там почтовое отделение, – смущенно сказала девушка, – но язык, как говорится, до Киева доведет. В крайнем случае, я попрошу товарища де Лу мне помочь… – выяснилось, что организацией фестиваля советского кино занимается нынешний директор музея Оранжери и заместитель министра культуры Франции. В тамошних газетах кузена Мишеля звали «красным бароном». Циона часто наталкивалась на его статьи, готовя материалы для занятий с учениками на курсах Комитета:
– Он поддерживает Хрущева, пишет о важности переоценки прошлого, осуждает преступления сталинского режима, – хмыкнула Циона, – кузен Мишель остался идеалистом. Хрущев свалил Берия, а теперь полощет его имя на каждом углу. Можно не сомневаться, что его самого тоже свалят. В СССР память не в чести, как и в Германии, где бывшие нацисты сидят на государственной службе… – Циона говорила себе, что к ней и Максу это не имеет никакого отношения:
– Мы помним только о нашей любви, остальное неважно. Любовь побеждает все, войны и политика бессильны перед чувствами…
Она, впрочем, признавала, что кузен Мишель последователен:
– Он никогда не хвалил Сталина. До пятьдесят шестого года он вообще сидел в опале, французские коммунисты считали его уклонистом… – Циона не боялась, что Лада опишет ее кузену:
– Ей это ни к чему. Мишель не дурак, он не поедет в Советский Союз. Можно не опасаться, что мы увидимся… – она передала товарищу Котову сведения о послевоенных занятиях кузена:
– Очень обрывочные, – нахмурилась Циона, паркуя машину в служебном дворе, – то, что мне удалось услышать в замке. Мишель знает о судьбе Янтарной Комнаты, русские постараются залучить его в Союз. Или нет, учитывая внешность тети Лауры, – женщина усмехнулась, – они, скорее, подошлют к нему агента, медовую ловушку. Например, кого-то вроде Лады… – она замерла, с ключом в руке:
– Нет, она не играет, она искренна. Но будет безопасней привезти письмо в аэропорт… – Циона прищурилась от яркого солнца, – хотя это может стать моим шансом. Арестуй русские Джона, из него бы выбили признание о случившемся с Янтарной Комнатой, но откуда им взять Джона… – обведя глазами унылые фасады, выходящие на служебный двор Суханова, Циона даже развеселилась.
По телефону Шелепин велел ей приехать в тюрьму к двум часам дня:
– Товарищ Котов занят оперативными обязанностями, – объяснил начальник, – надо провести срочный допрос на английском языке… – Циона предполагала, что речь идет о перебежчике из Британии или Америки. Кинув ключи в стеганую сумочку от Шанель, она поднялась в буфет:
– Очередной неудачник. Потеряв работу, оказавшись на грани нищеты, американский борец с капитализмом попросил о советском гражданстве… – Циона ни в грош не ставила западных коллег, с курсов Комитета. Взяв кофе и апельсин, она устроилась под ярко раскрашенной, сухановской стенгазетой. Желтую мимозу на картинке обвили красной лентой:
– Поздравляем советскую женщину, труженицу и мать… – на восьмое марта Циона получила с Лубянки роскошную корзину с шоколадом и фруктами:
– В СССР едут только никчемные люди, – она щелкнула золотой зажигалкой, – все нормальные отсюда бегут, куда глаза глядят. То есть бежали бы, позволь им государство. Я тоже скоро окажусь на вилле Макса… – она покачала носком итальянской лодочки, – на берегу горного озера. Мы привезем из Израиля Фредерику, найдем нашего мальчика. Нас ждет только счастье… – за кофе и сигаретой Циона начертила в блокноте схему: