Величайшие русские пророки, предсказатели, провидцы

От природы физически сильный и наделенный отменным здоровьем, на первых порах в Таганроге он подвизался на поденных работах, в основном трудился на хлебных ссыпках местных купцов. И каждый день непременно он посещает храмы, чаще других — особенно им любимый Успенский собор, в который жертвовал иконы, лампады, свечи, елей и много еще другого. В этом храме на восемнадцати лампадах из сереба были надписи о том, что их пожертвовал старец Павел.

Местом жительства его по приезде в Таганрог были разные квартиры в разных районах города: на Касперовке, потом в крепости, в течение двадцати лет он квартировал «на Банном спуске у одной вдовы Елены Никитшны Баевой». Последним его таганрогским пристанищем был неподалеку от церкви Николая Чудотворца расположенный отдельный домик в Депальдовском переулке, сдаваемый старцу Ефимом Смирновым за 75 рублей в год. Здесь он проживал вплоть до своего преставления в 1879 году[38].

Старец Павел старался соблюдать скромность и в укладе своей жизни, и во внешнем виде, простой серой подпоясанной свиткой, большущими мужицкими сапогами, обычной серой суконной шапкой стараясь скрывать свое дворянское происхождение, однако на лице его с красивыми чертами отражалось «благородство как наружное, так еще более — внутреннее». Что до душевных свойств, Павел Павлович имел доброе и милостивое сердце, нрава же был строгого, и символом этой строгости служила палка, которая неизменна была у него в руках.

Когда жильем ему стал отдельный дом, у старца Павла начали селиться послушники, коими были и юноши, и старики, и девицы, и вдовы. Послушники держались им в строгости. Ни работы свои выполнять, которые им указывал старец, ни готовить еду, ни кушать без его благословения им не позволялось, время под великие праздники он им внушал проводить в молитвенном бодрствовании. Вообще в то время всему Таганрогу с его окрестностями было известно порицательное выражение старца Павла «А лыхо вашому батькови!», которое он адресовал праздным и нерадивым людям. И его внушение оказывалось действенным, так как все местные жители знали не только о его беспримерной набожности и строгости, но и чтили его мудрость и прозорливость.

Каждодневная жизнь старца имела строгий и неизменный порядок. Утром он посещал храм, где, отстояв литургию, подправлял лампады и протирал иконы белым полотенцем, которое ради этого всегда имел при себе (иконы, за которыми он ухаживал с особенным тщанием, прихожанами между собою именовались «павловскими»). По выходе из церкви путь его обычно лежал на базар, где он с двумя холщовыми сумками на плечах и с неизменной палкой в руках обходил торговцев, давая им обычные свои наставления и принимая от них милостыню. Случалось при обходе этом старцу жалеть некоторых, находились и такие, кого он палкой прикладывал. Непременный выговор получали те, кто щелкал семечки, так как Павел полагал подобное времяпровождение совершенной праздностью. Так что, завидев знакомую фигуру с палкой, торговки спешили спрятать семечки, отряхнуться от шелухи и предупредить соседей про приближение старца. «А лыхо вашому батькови! — грозя палкой, осудительно говорил он. — Пообтрюсувалысь вже!» Подобная «провинность» могла повлечь за собой с его стороны своеобразное наказание, а именно отказ принять милостыню.

По возвращении домой в три или четыре часа старец «благословлял вкушение пищи крестным знамением со словами: „Бог благословит“», и все послушники вместе с ним садились за стол и принимались обедать. Обеденным блюдом обычно служил постный борщ, который готовился «по указанию старца» простейшим способом: необходимые овощи измельчались, помещались в большого объема горшок из глины, который наполнялся квасом и водой; потом следовало поставить горшок в самый угол русской печи, наложить в печь кизяка и растопить ее; после прогорания кизяка печь закрывали заслонкой, и кушанье само доходило до готовности.

В доме, который снимал старец, было несколько комнат, и одна из них служила ему кельей. Одну стену полностью занимали иконы, а на деревянной скамейке перед ними стояли кувшины, полные песка, с вставленными в него большими свечами, горевшими круглосуточно. Также горящие лампады были возле большинства образов. У одной стены помещалась скамья, на ней старец спал, не пользуясь вовсе ни бельем постельным, ни подушкой. У двух других стен стояли кадки, горшки, корзины и мешки, полные хлеба, бубликов, маслин, чернослива, лимонов, апельсинов, меда и прочей снеди, на вделанных в стены крючках висели сумки, в которых были просфоры. Лишь наличие икон и свечей с лампадами отличало Павлову келью от кладовой, ну, а на жилое помещение она и вовсе не походила.

Что касается съестных припасов, то они раздавались старцем: из его рук их получали посетители и живущие у него послушники и послушницы, «только не всем давал равно, а по своему усмотрению», зачастую при этом рассказывал притчу, иносказательно сообщая информацию про будущее.