А вот в следующем, 1930 году Веру Игнатьевну Гедройц уволили без пенсии… Она явно «попала под кампанию»: именно в том году состоялась очередная большая чистка как армии, так и всевозможных гражданских учреждений от «бывших». Ну, а уж Вера Игнатьевна, не только княжна, но и врач придворного лазарета, в этом плане представляла собой крайне удобную мишень. Умерла она от рака в 1932 году в возрасте всего 56 лет.
Что можно сказать в заключение? Вера Игнатьевна Гедройц не совершила в медицине каких-то выдающихся открытий, не оставила столь уж выдающихся работ. Она просто-напросто честно и добросовестно много лет проработала хирургом – и не худшим. Она была первой в России женщиной, ставшей военно-полевым хирургом, а позже – первой в России (точнее, уже в СССР) женщиной – профессором хирургии. А потому безусловно заслуживает упоминания.
Глава двадцать вторая
Национальный герой Индии
«Биография этого еврея, столь ненавистного индусам, которые его чуть не убили, в самом деле замечательна. В России это самый неизвестный человек, в Англии же его давно прозвали великим филантропом» (А. П. Чехов).
Чехов сказал это в конце XIX столетия, но и сегодня «великий филантроп», доктор Владимир Аронович Хавкин, в России практически забыт. Разве что в маленьком городке Бердянске на берегу Азовского моря, где Хавкин родился, есть посвященный ему маленький музейчик при городской санэпидемстанции – на том и ограничилась дань памяти россиянину, который подарил человечеству надежные методы защиты от чумы и холеры. В Индии же, где он спас многие тысячи жизней, рискуя своей, его именем назван институт в Бомбее.
Но тогда почему «столь ненавистного индусам»? Что ж, давайте по порядку…
Доктор Хавкин родился 15 марта 1860 года в семье учителя казенной еврейской школы Арона Хавкина. Судя по христианскому имени, он довольно рано принял крещение. Закончив в Бердянске гимназию, в 1879 году поступил на первый курс естественного отделения физико-математических наук известного во всей Российской империи Одесского Новороссийского университета. Среди его профессоров – Сеченов, Ковалевский, Мечников, Умов – сплошь тогдашние звезды российской науки.
Вот только первое время, как случалось тогда со многими, молодой студент гораздо больше думал не о чистой науке… В его университете, как и повсюду тогда, бурлили самые что ни на есть революционные настроения (что интересно, практически не имевшие распространения в тогдашних чисто технических вузах вроде Института инженеров путей сообщения). Зато тогдашние гуманитарии, что называется, оттягивались на всю катушку: сходки и демонстрации, драки с полицией и прочая революционная веселуха…
Очень быстро Владимир Хавкин оказался в рядах знаменитой организации «Народная воля», где не столько витийствовал, как некоторые, а занимался вполне конкретными делами: расклеивал листовки, собирал деньги на нужды организации, был одним из тех, кто установил слежку за военным прокурором Одессы генералом Стрельниковым, которого народовольцы решили убить. И убили 13 марта 1882 года. Случилось так, что именно это убийство охладило революционный пыл Хавкина, растаявший без остатка. Он порвал с «Народной волей», ушел с головой в науку, дни напролет проводя в лаборатории Ильи Ильича Мечникова, стал одним из его лучших учеников. Именно там он и заинтересовался тем, чему посвятит всю оставшуюся жизнь, – борьбой с инфекционными болезнями. Тогда, в конце XIX века, ученые всего мира усердно искали средства борьбы с чумой и холерой, оспой и сибирской язвой.
Тут в жизнь Хавкина снова вмешалась политика – на сей раз без малейшего желания с его стороны. Как уже говорилось, после убийства Александра II власти стали наводить порядок в высших учебных заведениях, ставших сущими рассадниками революционной заразы. (Причем гораздо менее жесткими методами, чем подобное происходило бы в Европе.) Многие из принятых мер были, что скрывать, полезными, но очень уж многие были тогда «либерально настроены» и оттого воспринимали происходящее как «притеснения» (не подозревая о том, что эти самые «либеральные настроения» – пройдет не так уж много времени – отольются России кровавыми слезами)…
Несколько профессоров, в том числе и Мечников, «в знак протеста против притеснения студенческой молодежи» подали в отставку. Власть без всяких резких движений отставку спокойно приняла. Студенты, возмущенные очередным «актом произвола», написали довольно бунтарское по духу письмо ректору. Нескольких «подписантов», в том числе и Хавкина, из университета исключили. Мечников уехал работать в Париж, к Луи Пастеру, а вскоре по его приглашению туда же прибыл и Хавкин. Однако с занятиями чисто научной работой как-то не сложилось. Винить французов в какой-то особенной косности вряд ли имеет смысл – к тому времени Хавкин опубликовал во французских научных журналах две небольшие работы о простейших обитателях моря, а этого было, честно говоря, маловато…