– Отвечу, теперь никакого секрета. Мы имеем основания опасаться, что враги, ваши и наши, неважно, англичане это или кто-то другой, могут дотянуться и сюда. Я не Бог, и «в сердцах читать не умею»[147]
, не гарантирую, что кто-то из окружающих нас людей не сотрудничает с неприятелем.– Даже на вашем уровне не можете?
– А что такого? Предают ведь всегда свои, вы разве не знали? И пока плоды предательства не стали явными, очень трудно
– Вот как… – теперь Ибрагим решил, что понял, с какой целью к ним был
– Здесь – да. Почти. Но меня предупредили, что могут возникнуть ситуации… экстраординарные.
Волна в открытом море была совсем небольшая, пологая, и яхту-крейсер совсем не качало, так что вестовые без опаски сервировали стол даже и хрустальными бокалами на длинных ножках.
– А скажите, Иван Романович, – вдруг спросил Исаков, пока услужающий нижний чин в белой форменке Гвардейского флотского экипажа, заложив левую руку за спину, разливал Голицынское шампанское. – Вот недавно Михаил Фёдорович обмолвился насчёт «другого мира» с другой историей, в том числе военной и оружейной. Это так? Вы действительно купец, совершающий «Хождение за три мира»? И не у нас собираетесь весь этот арсенал использовать? «На вывоз» приобретаете, как Чичиков мёртвые души?
Катранджи мельком взглянул на полковника, как бы спрашивая, что можно сказать, чего нельзя.
Тот едва заметно дёрнул плечом, словно от досады. Прокол, мол, случился.
И обратился к каперангу:
– Вы что же, Иван Степанович, на самом деле настолько не осведомлены? Я думал, раз вас к этому делу допустили…
– Слышал, много всего слышал от разных людей, но никто мне ни разу впрямую не объявил – «Дела обстоят таким и таким-то образом». Начальство не сочло нужным, а досужие разговоры… У нас вон дамы по ночам столоверчением занимаются, духи великих людей вызывают. И что, я и этому верить должен? Но сегодня уважаемый Иван Романович несколько раз проговорился, а потом и вы, Михаил Фёдорович… Да и спутницы ваши, – с улыбкой знатока и ценителя обернулся Исаков к Ибрагиму, – не в наших оранжереях расцвели, я за свою интуицию ручаюсь.
– Я думал, у вас все такие информированные, как Михаил Фёдорович, – словно бы оправдываясь, сказал Катранджи.
– Информированность – понятие относительное. И не всегда полезно, когда сторонние лица осведомлены о её пределах, – затейливо ответил Исаков.
– Кто бы спорил. Тогда вы и сами всё остальное поняли. Да, на вывоз. У вас в таких масштабах войну не затеешь, сами понимаете. Для отвоевания принадлежащих мне наследственных земель проще было бы нанять несколько тысяч
– А нам больше не надо, – усмехнулся каперанг. – Лично мои национальные чувства успокоились, когда к нам вернулся Арарат и озеро Ван. Материковая Турция армянину ни к чему. Русским достаточно Проливов и креста на Святой Софии. А если кому территории не хватает, наш заклятый друг товарищ Троцкий практически бесплатно готов на самых выгодных условиях предоставить концессии до самого Берингова пролива.
– Спасибо, прояснили вопрос. Но о чём таком уж слишком конфиденциальном вы хотели поговорить со мной, приглашая на эту, не скрою, приятную прогулку? Не верю, что только за тем, чтобы выяснить, из какого я мира.
– Слишком или нет – то мне неизвестно. Михаил Фёдорович сам скажет вам, что сочтёт нужным.
Видно было, что армянин действительно очень мало осведомлён в теории параллельных времён и сути дипломатических и финансовых взаимоотношений Югороссии с «другой Россией». Не знает, а главное – вроде бы совершенно не интересуется делами, выходящими за пределы его компетенции. Великолепное качество для человека, делающего свою заранее просчитанную карьеру и не претендующего на что-то большее.
Катранджи удивился ещё сильнее. Неужели у Басманова были основания для столь многослойной секретности? Если в совершенно безопасной, по словам Воронцова, реальности он таится даже от вернейших из верных – своих валькирий. Или – не считает их настолько уж верными? Хотя бы по причине возникших между ними и Катранджи финансовых отношений?
– Чтобы вам было понятнее, Иван Романович, я сейчас действую по инструкции, смысл которой мне понятен только в части, меня касающейся. Очевидно, это вызвано некими крайне серьёзными обстоятельствами. Я давно уже ряд вещей научился принимать без попытки их рационального осмысления. Если бы вы встретились с некоторыми явлениями, с которыми встречался я, вам эта позиция тоже показалась бы единственно верною.