Величие и печаль мадемуазель Коко

— Король Мадцдельдовль страдал меланхолией и анорексией. Он полагал, будто он — корова. Он мычал, как бык, и умолял: «Придите, убейте меня и употребите мое мясо в пищу». Он ничего не ел и отсылал обратно все роскошные блюда, приготовленные к его столу, горько упрекая прислуживающих: почему, дескать, вы не отведете меня на тучное пастбище, где я мог бы вволю поесть зеленой травы, как и следует корове? Так как он ничего не ел, то от него остались уже только кожа да кости, но он продолжал упорствовать в своем болезненном заблуждении и даже удваивал просьбы зарезать его как можно скорее, не то он подохнет, и мясо пропадет. Никакие методы и лекарства не помогали, и тогда решили спросить совета у Авиценны. Тот попросил сказать правителю, что к нему придет мясник, чтобы убить его, разделать его тушу и раздать мясо людям. Когда больной услышал эту новость, он чрезвычайно обрадовался и с нетерпением стал ждать своей смерти. В условленный день Авиценна пришел к королю. Жизель, когда я кончу свой рассказ, ты заснешь. Авиценна размахивал огромным ножом и кричал страшным голосом: «Подавайте сюда эту проклятую корову, я, наконец, зарежу ее!» Король громко и протяжно замычал, чтобы мясник понял, где его жертва. Авиценна приказал: «Ведите сюда животное, стреножьте его, чтобы я мог перерезать ему горло!» Но прежде чем приступить к работе, он ощупал бока правителя, как это делает каждый мясник, чтобы проверить животное на количество мяса и жира, и рассудительно сказал: «Нет-нет, эта корова еще не готова для забоя, она слишком тощая. Она не годится в пищу — кожа да кости! Вы совсем заморили ее голодом. Откормите ее как следует, а когда она наберет вес, я приду и зарежу ее». В надежде вскоре быть зарезанным больной стал есть все, что ему приносили. Правитель быстро набирал вес, вскоре его мозг стал получать достаточно питания, а сам он больше не воображал себя коровой. Так окончилась история правителя Мадцдельдовль и великого врача Авиценны.

Я была почти уверена, что у меня ничего не выйдет, Жизель не заснет. Но когда я посмотрела на нее, то увидела, что она спит. Ее грудь поднималась и вздымалась ровно. Лицо казалось очень спокойным.

— Ты слышишь меня, Жизель? — спросила я.

— Да, слышу, — ответила она.

Всего два слова… но у меня мороз пошел по коже. Этот голос воскресил во мне воспоминания о школе при обители викентианок. Я вспомнила запах мела и чернил, запах каменных плит, облитых водой. Я снова увидела, как пылинки танцуют в солнечном столбе и услышала голос господина Савена, учителя словесности, мерно произносящего предложения — мы писали диктовку. Я снова слышала шепот Рене, просящей подсказки, и смех играющих за окном, отпущенных уже на вакацию учениц младшего класса. Я услышала голос ребенка, которым Жизель была не так давно, так что многие ее привычки не успели замениться новыми, и это показало мне, как дальше себя вести.

— Это я, Катрина. Я твоя подруга.

— Привет, Катрина, как ты поживаешь? — ответила мне вежливая малютка Жизель.

— Я живу очень хорошо, спасибо. А как ты себя чувствуешь?

— Не очень-то хорошо, — пожаловалась слабым голосочком Жизель. — Я стала такая слабая… такая усталая… мне все время хочется спать… Ты поиграешь со мной? Мне так одиноко.

— Ты слишком слаба для того, чтобы играть, — возразила я, и Жизель жалобно всхлипнула. — Почему ты ничего не ешь? Если бы ты поела, это поддержало бы твои силы.

— Разве ты не знаешь? Я совершила плохой поступок.

— Вот как?

— Да. Очень, очень плохой поступок. Теперь я должна быть наказана. Мама всегда наказывала меня за плохие поступки. Не давала мне десерта… Отправляла спать без ужина… Я должна была лечь в постель и думать о своем поведении. Теперь я совершила очень плохой поступок и должна понести наказание…

— Жизель… — у меня встал ком в горле. — Ты уже искупила свою вину, если и была в чем-то виновата. Наказание, на которое ты себя обрекла, слишком велико. Ты уже достаточно думала о своем поведении. Ты совершила хороший поступок, пытаясь загладить свою вину. А за хорошие поступки тебе полагалось поощрение?

— Да, — Жизель засмеялась. — Меня водили в кондитерскую… Мы пили шоколад, ели сладкие пирожки и миндальные пирожные со взбитыми сливками. О, как это было вкусно! А у уличного разносчика я покупала груши и виноград. На десерт мне давали двойную порцию пломбира… Ты говоришь, я могу поесть?

— Да. Ты можешь поесть. Больше ты не наказана. Когда я досчитаю до пяти, ты откроешь глаза. И ты будешь есть все, что захочешь и сколько захочешь. Раз. Два. Три…

— Спасибо, подружка Катрина!

— … четыре. Пять.

Жизель открыла глаза. На ее лице цвел румянец. Она легко вздохнула и сказала мне:

— Как я голодна. Нельзя ли послать кого-нибудь в кондитерскую за миндальными пирожными?

Разумеется, пирожных ей не полагалось. Ей предстоял долгий курс лечения, в ходе которого она будет принимать легкий бульон из цыпленка, паровые котлетки и яйца всмятку. Взбитые сливки Жизель снова попробует через пару месяцев, не раньше. Но прогресс был налицо!