Величие и печаль мадемуазель Коко

Разумеется, она была не права. Она ушла далеко, далеко от себя прежней, от той худенькой девушки, переделывавшей для себя жокейские штаны и джемпера любовника. И пусть теперь она точно так же училась английскому языку у секретаря Бенни, как когда-то — верховой езде у конюха Бальсана, но теперь ее дружком был герцог, и сама она стала богата, знаменита, принята повсюду! Любая другая женщина была бы на седьмом небе от счастья, но не Шанель!

Она хотела все или ничего. Это было частью ее натуры. Нет, это было стержнем ее натуры.

Вскоре я поняла, зачем ей требовался мой приезд. На этот раз ей требовалась не просто поддержка и опора. Я играла роль дуэньи Леонеллы при девице Антонии [5]. «У герцога Вестминстерского гостит госпожа Шанель с племянницей» звучало куда лучше, чем «У Бенни живет парижская модистка Коко». Мое присутствие придавало роману респектабельности. Кроме того, я-то была не модистка, а доктор, я училась в Сорбонне, я могла поддержать разумную беседу! Ну разве я не лучшая на свете дуэнья?

И кроме того, мне понравилась охота и рыбалка. Впоследствии я читала в мемуарах о матери, что Шанель была страстной охотницей и заядлой любительницей рыбалки. Какая чушь! Она хорошо ездила верхом и прекрасно держалась в седле, потому могла на стороннего человека произвести впечатление прекрасной Дианы-охотницы. Но на охоте она неимоверно скучала, сложные правила и церемонии были ей непонятны, как санскрит. Так как она в заботе о фигуре очень мало ела, то была чрезвычайно чувствительна к холоду и на охоте часто мерзла. Впрочем, притворялась она искусно, и ее прелестное лицо, пусть даже и с покрасневшим в цвет камзола носом, было таким же приветливым и оживленным. Она не позволяла себе выказать досаду или неудовольствие ни разу! Терпение и выдержка матери поражали меня всю жизнь.

Что касается меня, то мне охота и в самом деле нравилась. Это было непередаваемое наслаждение — мчаться на послушном коне через желтые пустоши, слушать взлаивание псов, видеть рыжий, словно язык пламени, хвост удирающей лисы. Гуманности ради стоит отметить, что гончие не затравили зверя на моей памяти ни разу — рыжая плутовка то вовремя ныряла в какую-нибудь потайную нору, то переплывала небольшой ручей, отчего собаки теряли след, то прибегала к иной хитрости, чтобы запутать погоню. Я полагаю, тут дело в искусности пикера, руководителя охоты. Его делом было доставить леди и джентльменам забаву — но не кровавую забаву!

Отсутствие результата охоты раздражало Шанель тем более. О, она же выросла в Оверни, где люди от природы прижимисты!

— Устраивать такую кавалькальду, такой шум и гам? Кормить огромную свору псов, которые в год съедают сотни фунтов мяса, и еще людей, которые ухаживают за этими псами? И не получить даже лисьей лапки на счастье?

Нет! Этого она понять не могла. Чуть больше одобрения у Шанель вызывала ловля лосося в Шотландии. Хотя бы потому, что обстановка на рыбалке царила самая непринужденная, без всяких церемоний. В домике на озерах не водилось чванной прислуги.

— Некоторые из этих горничных родовитее меня, — пожаловалась как-то Шанель.

В Стэк-Лоджское поместье этих горничных с собой не брали. Жизнь была самая что ни на есть спартанская, зато пойманных лососей можно было съесть за обедом. Вот это была настоящая забава, а не ерунда! Ради большой и вкусной рыбы можно было и крутить неподатливую катушку, то и дело запутываясь в леске. Потом за столом она принимала похвалы и скромно сияла.

— Скажи, а если бы пойманных рыбин нужно было выпускать обратно — ты получала бы такое же удовольствие от рыбалки?

— Ни в коем случае, — отвечала Шанель. — Какой смысл?

Но она кривила душой. Ей хотелось побыть вместе с Бенни, вдали от светской толпы и армии важных слуг. Она любила его, и я это видела. Возвращаясь в Париж и погружаясь в дела, мать выглядела как обычно, но я-то знала, что она ждет не дождется момента, когда можно будет вскочить в автомобиль и пуститься в обратный путь. Иногда она звала меня с собой, и я видела, как она счастлива в эти часы: исчезает под колесами серая лента дороги, между пальцев дымит сигарета, плещется по воздуху тонкий шелк шарфа и аромат духов «№ 5»…

Она полюбила морские круизы. Раньше мать была равнодушна к путешествиям и всему предпочитала Ривьеру. Теперь же каталась на яхте Вендора по всему свету. Она взахлеб говорила о местах, где они побывали вместе, о штормах, в которые им случалось попадать, о подземном озере нефти, по которому они однажды плавали — стоило бы только прикурить сигарету, и все вокруг, и яхта, и скалы, и озеро — все взлетело бы на воздух.