Великая аграрная реформа. От рабства до НЭПа

У нас очень интересная диаграмма промышленности в начале ХХ века: где-то примерно половина — это пищевая промышленность, очень конкретно: сахар, растительное масло, водка. Еще почти половина — текстильная. И вот столечко, процентов пять — какие-то машины. Ну да, был рост промышленности, даже очень большой рост. А если бы считали от 1800 года, можно было до бесконечности диаграмму довести: когда у тебя в знаменателе ноль — в результате бесконечность.

Д. Пучков: Да, если у тебя был один завод, а стало два — это вдвое.

Е. Прудникова: Империя умирала, потому что умирал ее аграрный сектор. Аграрный сектор — это, между прочим, 100 миллионов человек и 85 % населения страны, и ничего тут сделать было невозможно.

Д. Пучков: Как замечательно все было организовано.

Е. Прудникова: Когда у нас говорят, что коллективизация разрушила сельское хозяйство, я говорю: да, разрушила. И очень правильно сделала, его надо было разрушить. А вот кем надо быть, чтобы в этом аду оставлять людей? И ради чего — ради грез о «великорусском пахаре»?

Это как с северными деревнями: они исчезают, их больше нет. Раз исчезают, значит, в них нет экономического смысла. Чем они раньше кормились? Охота да рубка леса. Сейчас пушного зверя выращивают на фермах, лесорубов можно за 50 километров из райцентра на автобусах привезти. А вы представляете, как живут люди в северных деревнях?

Д. Пучков: Я честно говорю с позиции собственного опыта, у меня родственники живут в Новгородской губернии. Человек проснулся — иди, корми скотину, топи печь, делай то, делай это. Подъем еще во тьме и непрерывный физический труд, при этом отсутствует водопровод, канализация, отсутствует, извините, теплый сортир, ванна — вообще ничего нет.

Е. Прудникова: А еще ближайший райцентр в ста километрах, куда ходит автобус раз в сутки из соседнего села, да автолавка приезжает раз в неделю.

Д. Пучков: А потом ты едешь в город и смотришь, как там обустроено. И при всех сказках о том, как прекрасно на утренней зорьке выйти с косой… Да, прекрасно, только большинство не хочет почему-то так жить — не хочет, и все. Они тоже хотят водопровод, горячую воду и прочие прелести цивилизации.

Е. Прудникова: Так знаете, в нормальных деревнях это все, в общем-то, есть — там, где были нормальные колхозы, которые и сейчас во многих местах сохранились. Но для этого надо, чтобы был не лес да огород, а поля от края до края, то есть чтобы был экономический смысл. В таких деревнях и пятиэтажки строили, если надо, с горячей водой, и побогаче коттеджи стоят. Люди живут нормально и не встают на зорьке подоить корову, потому что коровы на фермах, где им это же молоко за копейки и продают. Только не в северных деревнях, потому что для этого хозяйство должно быть рентабельным. Но сейчас все же можно уехать в город, а в начале XX века людям просто некуда было из деревни деваться.

Д. Пучков: Ну вот, и созрели такие замечательные обстоятельства, когда население в массе постоянно голодает, само себя прокормить не может, не говоря уже о том, чтобы приносить какую-то прибыль государству, зарабатывать деньги, платить налоги.

Е. Прудникова: Короче, империя умирала.

Д. Пучков: И для того, чтобы это дело исправить, надо было в первую очередь, в одну из первых очередей поправить сельское хозяйство, да?

Е. Прудникова: Да, только его нельзя было поправить.

Д. Пучков: То есть способов исправления в условиях той системы не было категорически. И никакие реформы, ни реформа 1861 года, ни столыпинская никаких результатов не принесли. И, если я правильно понимаю, принести не могли.

Е. Прудникова: О столыпинской реформе мы еще поговорим, а реформа 1861 года плоды принесла, но не те, каких ожидали. Да, появилось некоторое количество крупных хозяйств, но проблему они не решили. Зато у крестьян появилась стойкая уверенность, что их обманули. Первое время по деревням слух ходил, что помещики подлинную цареву грамоту спрятали, подменив ее своей. В то, что царь мог такое над своим народом учудить, они не верили. И к прежнему счету к помещику — за рабство, за порки на конюшне, за проданных детишек и перепорченных девок — прибавился еще счет за реформу. Полностью сведен он будет в 1917 году, но зарницы заполыхали еще в 1903-м.

Д. Пучков: Не в 1905-м?