Великая актриса. Роман о Саре Бернар

– Этот человек – дьявол. Сколько часов он продержал меня там? И когда я уже буквально валилась с ног от усталости, знаешь, что он мне сказал?

Улыбка Поля стала шире.

– Что?

– Смерил меня взглядом и заявил: «Теперь, мадемуазель, вы будете помнить, что Арикия – роль, которую вам никогда не следует играть».

Поль прыснул со смеху:

– Он обожает тебя!

Я хмуро глянула на него:

– Он меня ненавидит. Думает, у меня нет таланта. Вечно повторяет, что я тощая как скелет и двигаюсь так же. Ты замечал, как Прово постоянно бросает мне вызов, а потом, когда я делаю ровно то, что он просил…

– Говорит, что ты сделала это неправильно, – завершил фразу Поль. – Помнишь, мы играли для него сцену из «Заиры»?[20]

При воспоминании о катастрофе, в которую превратилась наша попытка дать новую жизнь сцене из знаменитой трагедии Вольтера о плененной мусульманами рабыне-христианке, меня передернуло. Поль играл султана, а я – рабыню Заиру. Мы репетировали не одну неделю. Потом показали свой этюд Прово, а он с руганью прогнал нас со сцены.

– Еще бы! – Мы пошли к пансиону, где жил Поль, держась под руку, чтобы было теплее. – В той роли я ему тоже не понравилась.

– Он заявил: «Вы, наверное, думаете, будто публика уснула, раз все время поворачиваетесь к ней спиной. Мадемуазель, вы, случайно, не слышите храпа?» – процитировал Поль.

– «Потому что, если храпа нет, – продолжила я, положив руку на его манжету, – вы должны слушать внимательнее». Я же говорю, он считает меня худшей студенткой в Консерватории.

Поль посерьезнел:

– Ты ошибаешься.

Я выдержала паузу, глядя на него:

– Ошибаюсь? В чем же?

– Он полагает, что ты, вероятно, лучшая. Вот почему наседает на тебя гораздо больше, чем на всех остальных. Он видит в тебе нечто особенное, отличающее от других.

– Сомневаюсь, – сразу отмахнулась я, хотя комплимент Поля немного согрел меня. – Даже если бы я действительно чем-то выделялась, Прово последним согласился бы с этим.

Несколько кварталов мы прошли в молчании, потом я нерешительно спросила:

– Ты думаешь, я…

Поль кивнул:

– Как и все в нашем классе.

– Тогда почему, кроме тебя, никто со мной не дружит? Большинство девушек и юношей сторонятся меня. Я знаю, они считают, что меня приняли по протекции месье Морни.

– А он оказывал протекцию?

– Он организовал мое прослушивание, это правда. Но мне все равно пришлось его проходить, как и всем остальным. Прово тогда сам сказал, что я его впечатлила. Он и этот людоед Бовалле – они оба хотели, чтобы я стала их ученицей. Надо было выбрать Бовалле. – Я пнула ногой выбитый из мостовой камень. – Может, тот не стал бы бранить меня часами изо дня в день. Если разобраться, Бовалле назвал Прово любителем les jeunes filles. Вероятно, это и ставит меня особняком.

– И снова ты не права. Как оказалось, Прово тянет на les jeunes garcons[21].

Я крепче ухватилась за руку своего приятеля:

– Ты мне об этом не говорил. Не упоминал, что ты…

Поль со смехом откинул назад голову:

– Нет же, глупая. Я не в его вкусе и вообще не из таких. Но этот миловидный блондин из нашего класса, Жак Виллет… Ты не замечала, что Прово всегда выбирает его играть пастушков и лепечет, что мягкие запястья Жака выражают достоинство?

– Не замечала, – призналась я.

– Вот в чем твоя проблема. Ты не замечаешь. Редко слушаешь. Все время витаешь где-то мыслями. Вот почему Прово травит тебя. Он считает, у тебя задатки великой актрисы, но одним талантом карьеры не сделаешь. Подготовка и собранность – вот что нужно.

– Ну вот, теперь ты говоришь, как он, – проворчала я.

Мы дошли до пансиона, ветхого здания в бедном районе, населенного студентами и пьяницами. Пока я размышляла над словами Поля, он откопал в сумке ключ и сказал:

– Полагаю, ты не замечаешь и того, что у тебя есть еще друзья в Консерватории? По крайней мере один. Некая девушка утверждает, будто знает тебя очень хорошо.

Я вздрогнула:

– Кто?

– Мари Коломбье. – Поль вставил ключ в замок. – Она в классе у Сансона. Ее приняли в этом году. Мари услышала, как кто-то упомянул тебя, и начала рассказывать, что была твой лучшей подругой в Граншане, и с того момента, как ты вышла на сцену в рождественском спектакле, она знала: тебе суждено стать актрисой. Утверждает, что ты играла роль Товии невероятно убедительно: когда открыла глаза и объявила, что зрение вернулось к тебе, все зрители рыдали.

– Я играла архангела, а не Товию. – Я помолчала. – Ты уверен?

Мы стояли в сумрачном холле пансиона; с потолка на нас хлопьями сыпалась краска.

– Да, уверен. Ты ее знаешь?

– Знала. Мы дружили в монастыре, но мне казалось, она переехала во Фландрию. – Я пошла вслед за Полем по скрипучей лестнице и коридору, не обращая внимания на мышей, сновавших под щелястыми досками пола. – И я играла не Товию.