Великая армия Наполеона в Бородинском сражении

На фоне той литературы о Наполеоне, которая выходила во Франции в 40-е гг. XIX в., книга Деннье выглядела явным исключением из правил. Еще с конца 30-х гг. июльская монархия, готовясь к переносу праха Наполеона во Францию, стала активно пропагандировать культ покойного императора. Огромными тиражами выходили воспоминания Наполеона, мемуары о нем и его времени. Французские беллетристы рьяно взялись писать книги о Наполеоне. К примеру, Александр Дюма, издавший в 1840 г. биографию императора, посвятил в ней немало страниц описанию Бородинского сражения[69]. Картина получилась явно компилятивной (были использованы 18-й бюллетень, работы Гурго, Сегюра, Жомини, воспоминания генерала Ж. Раппа), но еще раз упрочившей в представлении французов расхожие сюжеты о «смертоносном редуте», подвиге Коленкура и пр.[70]

Как правило, литература тех лет о Наполеоне сопровождалась многочисленными иллюстрациями, нередко талантливо исполненными (скажем, Ж.Л.И. Беланже или О. С. Шарлем), но неизменно рассчитанными на широкую публику и создававшими сказочно-зримый для народа облик эпохи Первой империи. В потоке этой литературы Бородинское сражение почти неизменно описывалось в духе наполеоновской легенды. В качестве характерного примера исторических работ, явно подпавших под влияние этой «наполеоновской волны», упомянем книгу Эмиля-Марко де Сент-Илера, бывшего пажа при императорском дворе, второй том которой повествовал о Бородинском сражении[71]. Отсутствие критического анализа событий, слабое введение в научный оборот новых источников и односторонний отбор прежних были ее характерными чертами. Начавшая выходить в 1845 г. многотомная «История Консульства и Империи» Луи-Адольфа Тьера (1797–1877) первоначально также укладывалась в рамки раздуваемого культа императора.

Диссонансом среди книг, вышедших из-под пера профессиональных историков, звучали работы Жюля Мишле, полагавшего время Консульства и Империи «маленькой историей». Позже Мишле, остановившись на Бородинской битве, напишет, что Наполеон, так долго желавший сражения, выказал себя перед Москвой колеблющимся и нерешительным. «Победа его была неполная, он очень мало воспользовался ею, не преследовал ослабленных русских, как того хотели Мюрат и другие»[72].

Наступившие 1850-е годы, а вместе с ними и эпоха Второй империи еще более усилили интерес к Наполеоновским войнам и русской кампании. В 1853 г. выходит работа Ф. Шапюи, а в 1855 г. – генерала Пьера Бертезена (1775–1847)[73]. Если работа первого автора была достаточно беглой, то труд второго оказался не лишенным интереса. Работа Бертезена, опубликованная его сыном, представляла воспоминания по названию и историческое исследование по существу. Опираясь на опубликованные материалы, используя документы и карты военного депо и, конечно, свой опыт (в 1812 г. он был бригадным генералом в дивизии Молодой гвардии А.-Ф. Делаборда; он не участвовал в Бородинском сражении, но хорошо мог представить, что произошло во время боя), Бертезен попытался показать общую картину битвы. Наиболее интересными были его рассуждения о потерях французской армии. Он полагал их равными примерно 22 600 человек, так как, исходя из собственного опыта, знал, что командиры частей, не желая подавать рапорты о солдатах, которые по тем или иным причинам оказались вне полков, нередко указывали потери бóльшими, чем они были в действительности. Автор считал, что в Москве армию догнали примерно 4–5 тыс. солдат, внесенных в рапорты как выбывшие из строя[74].