Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре

Мы знаем женщин, оставивших ярчайший след в политической истории, в истории искусства, науки. И все же, несмотря на вклад, который принадлежит ей, история культуры носит по преимуществу «мужской» характер еще и потому, что сама шкала культурных ценностей строится мужчиной. О взгляде самой женщины на этот предмет можно сказать словами Й. Хойзинга: «Взгляд женщины на любовь остается все еще неясным и скрытым … Женская любовь не нуждается в романтическом сублимировании … В литературе взгляд женщины на любовь большей частью отсутствует не только потому, что создателями этой литературы были мужчины, но также и потому, что для женщины восприятие любви через литературу гораздо менее необходимо, чем для мужчины»[380]. Правда, историк культуры говорит о любви, но, думается, не будет ошибки взглянуть на его мысль шире.

Однако сколь фундаментальным ни было бы влияние женщины, оно скрыто от аналитического взгляда, как скрыто влияние законов физики, химии, биологии на развитие искусств. Решающим в формировании культуры оказывается тот непосредственный импульс, который сообщается собственно человеческим творчеством. Средние же века становятся именно тем временем, когда соотношение ролей начинает меняться и женщина выходит на первый план также и по мужским меркам.

6.2. Культ Прекрасной Дамы

Культ Прекрасной Дамы появляется в рыцарской среде. Служение ей делается культурной нормой, которую никто из рыцарского сословия не вправе нарушить. Каждый посвященный в рыцари обязан избрать себе предмет поклонения. Такая любовь, как считалось, становилась источником всяческой добродетели и входила в состав обязательных к исполнению рыцарских заповедей. Редкие достигают высшей добродетели, храбрости и доброй славы, гласило одно из наставлений того времени, если они не влюблены.

Часто он связывается с культом Девы Марии. Высказывается мнение о том, что именно поклонение Божьей Матери способствовало возвеличению земной женщины. Однако думается, что здесь мы сталкиваемся с обычной контаминацией. Та экзальтация, тот надрыв, которые присущи мировосприятию сироты-рыцаря, играют свою роль и в этом смешении идеалов любви и веры. Изгнание из мира проводит черту отчуждения между ним и социальной реальностью. Рыцарь стремится найти свое место вовсе не в ней, но в некой иллюзорности, идеализированной его собственным воображением конструкции. Его самого и его мечту о том месте, которого он заслуживает в ней, разделяет подвиг. Рыцарь достоин много большего, нежели то, что ему может быть предоставлено здесь и сейчас, цель, к которой стремится он, есть в то же время и мера его достоинства, его добродетелей и талантов. В ней и форма его самоутверждения в своих собственных глазах и способ обоснования претензий к отвергшему его миру. Подвиг – это способ доказательства своих прав, но в то же время – и мостик к тому величественному и прекрасному, что в конечном счете должно стать его достоянием. Чем чище и возвышенней идеал рыцаря, тем больше прав, которые он может предъявить людям в торжественном финале-апофеозе своего «разоблачения». Меж тем любая реально достижимая цель лежит в области обыденного, а значит, в пространстве низменного, земного. Высоты же, достойные его, принадлежат совершенно иным измерениям. Они, как уже сказано, внечувственны, а значит, и в предмете своего поклонения он видит образ, конструируемый чем-то надсенсорным. Ничто из осязаемого не в состоянии удовлетворить героя, каким он видится себе, действительная мера его достоинства, его идеал должен граничить с чем-то беспредельным. Поэтому слиться с предметом поклонения может только символ небесной чистоты в этом мире.

Здесь же и продолжение его личной трагедии. Олицетворение идеала, его «предмет» должен оставаться недостижимым, физическое прикосновение к нему способно поменять все полюса, ибо даже самое возвышенное и святое, спускаясь в дольний мир, перестает быть свободным от присущей тому греховности. На мечту должна падать тень несбыточности – только тогда награда станет достойной соискателя. Может быть, поэтому недосягаемость Пречистой Девы и ставит Ее в самый центр формируемой певцами рыцарства культуры. В одном из первых феминистских текстов говорится: «Госпожа, насколько я вас поняла, женщина является благороднейшим созданием. Но если это так, то почему же Цицерон утверждает, что мужчина не должен служить женщине, ибо для него это унизительно, поскольку нельзя служить низшему?» Она отвечала: «Выше тот, кто более добродетелен, будь то мужчина или женщина. Возвышенность или приниженность человека никогда не определяется телом и полом, но зависит от того, насколько он совершенен в добрых нравах и поведении. И несомненно счастлив тот, кто служит Богоматери, которая выше всех ангелов»[381]. Именно на поклонении Пречистой Деве взрастает и воспитывается культ Прекрасной Дамы.