Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре

Особое положение сохраняется лишь за так называемыми бастардами – внебрачными детьми коронованных особ. Вера в сакральные свойства крови, текущей в жилах миропомазанных венценосцев, диктует особое отношение к ней; ее наличие служило им известной защитой, хотя, конечно, и не уравнивало с законными наследниками. Правовое же положение прочих весьма ущербно. В Европе они не имели никаких прав наследования имущества ни своего отца, ни других родственников. К слову, ограничение их прав сохраняется долго. Еще Кант, опираясь отнюдь не на обыденные представления, но на строгие принципы создаваемой им философской системы, будет утверждать, что внебрачные дети – это дети, появившиеся вне закона, и, следовательно, тот не обязан охранять их. Иначе говоря, общество может попросту игнорировать их существование. И не следует видеть в этом род заблуждений, свойственных даже выдающимся умам: гигиена социального наследования (нам еще придется говорить об этом) – слишком серьезная вещь, чтобы ее правилами можно было пренебречь.

В России только законом от 3 июня 1902 г. устанавливалась юридическая связь между внебрачным ребенком и его матерью и отчасти отцом. До этого времени даже мать не обладала по отношению к нему родительской властью. По новому закону внебрачные дети обретали некоторые права в области наследования. Правда, они распространялись только на то имущество, что было нажито самой матерью, ее родовое достояние внебрачные дети наследовать не могли. В других странах это происходит примерно в то же время: нет никаких оснований утверждать, что Россия – «медвежий угол» семейного права.

Мы сказали, что Средние века – это время младших детей, выдавливаемых из всех измерений социума. Но, как показывает обращение к общественным нравам, к формируемой культуре, это еще и время детей, которые с самого рождения выталкиваются из родной семьи к живущим на стороне кормилицам, а затем отправляются на воспитание к совершенно чужим людям. Простонародье не увлекается куртуазной любовью; его имущество гораздо проще делить и передавать по наследству, поэтому юридические параграфы составляемых здесь брачных контрактов не столь строго регламентируют отношения мужчины и женщины, и браки в этой среде нередко заключаются по взаимной склонности (вещь, совершенно немыслимая в кругу аристократов). Правда, можно поспорить о существовании брачных контрактов у низших сословий, но ведь и устные формы договора, заключаемого при свидетелях, – это тоже юридический документ. Однако и в этом мире немало подкидышей, а то и вообще выброшенных на улицу детей. Это – и их время.

В проникающихся буржуазным духом городах процветает практика очень рано отправлять своих детей в услужение чужим людям как плату за их обучение ремеслу, чтобы точно так же принять в обучение (и в услужение самим себе) – чужих. Это и их время.

Жизнь привилегированных сословий осложняется существованием бастардов. Часть из последних знает своих отцов и пользуется известной защитой, которую обеспечивает им их имя, другая, б'oльшая, если не сказать подавляющая, – остается «без роду и племени», но все же догадывается о «благородном» происхождении. Это и их время.

Все эти люди, младшие сыновья титулованной знати, внебрачные дети, которые для сокрытия адюльтера отдаются на воспитание в чужие дома, родные, отправляемые туда же для обучения, наконец, рано осиротевшие и принятые в опеку, никогда не знали детства. Анализ писем, получаемых на протяжение 600 лет от своих отцов теми, кто не утратил с ними связь, показывает, что в них нигде не выказывается не то что забота родителя, но и простой интерес к жизни своих потомков[453]. Все они вынуждены вступать в самостоятельную жизнь еще в полудетском возрасте, и именно им суждено творить историю, создавать всю культуру своего социума. (Впрочем, пример Фомы Аквинского, в пять лет отданного на воспитание в монастырь, показывает, что среди них и опекаемое родными юношество, которым движет та же культурная норма.)

Это время тяжелых испытаний, выпадающих прежде всего на их долю: «История детства – это кошмар, от которого мы только недавно стали пробуждаться. Чем глубже в историю – тем меньше заботы о детях и тем больше у ребенка вероятность быть убитым, брошенным, избитым, терроризированным и сексуально оскорбленным, – с достаточным на то основанием пишет Ллойд Демоз, и продолжает, – «Историков очень занимала шумная песочница истории, где сооружались волшебные замки и устраивались великолепные битвы, но они совершенно игнорировали то, что происходило в домах вокруг этой игровой площадки»[454]. Но и многое из того, что происходит на самой «игровой площадке», порождается все тем же безжалостным и преждевременным выталкиванием ребенка в социум, в самостоятельную жизнь.