«Великая Германия». Формирование немецкой национальной идеи накануне Первой мировой войны

Личность Фридриха Наумана, теолога, политика, мыслителя и публициста, неоднократно становилась предметом специальных исследований[66]. Однако важная сторона его деятельности как зачинателя и пропагандиста «мировой роли» Германии, создателя идеи «Срединной Европы» традиционно остается за рамками внимания исследователей. Одна из немногих посвященных этому статей В. Конце издана еще в 1950 г. Подходя очень критически к идеям Наумана и его способности воплощать их в реальность и говоря о его «политической легкомысленности и безответственности в словах, которым не соответствовали дела», В. Конце рисует его как зеркало эпохи Вильгельма II, как типичного «политика чувства».

Принципиальную важность имеет вывод В. Конце о том, что Науман – не оторванный от жизни публицист, несмотря на неудачу своих политических начинаний, а представитель и выразитель определенного общественного настроения, тенденции «политизации немецкого народа», особенно его образованных слоев, при которой национализм сочетался с оптимизмом по отношению к будущему и стремлением к политической и экономической экспансии[67]. Эту мысль развивает и Э. Довифат, отводя публицистике Наумана роль «созидательную и прокладывающую новые пути» германской экспансии. Однако в полемике с В. Конце автор проводит тезис (в согласии с Т. Хойссом) о том, что публицистические успехи Наумана влекли за собой политические[68]. В целом критическое осмысление В. Конце оказалось несвойственно немецкой историографии, следовавшей в основном за умеренно-консервативными оценками Т. Хойсса, книга которого о Наумане доброжелательна, добротна и подробна, но лишена четких оценок[69].

Исследователи не раз обращались к отдельным сторонам наследия Ф. Наумана. Его теологическая деятельность, его поворот к «социальному либерализму», его – важные для обоих – отношения с М. Вебером неоднократно подробно изучались[70]. Однако интересующие нас проблемы, анализ их места в мировоззрении Наумана не были предметом исследования. Вскользь упоминая экспансионистские идеи Наумана, авторы остаются на уровне констатации приоритета для него агрессивной внешней политики как главной задачи государства и империалистичности его воззрений[71].

Несколько более повезло Отто Хётчу, который в специальных исследованиях-воспоминаниях предстает как знаток русской истории, экспансионистский публицист и, более того, как «воспитатель в немецком образованном слое вкуса к внешнеполитическому мышлению»[72]. Не может не вызывать удивления, что его деятельность до Первой мировой войны не стала предметом отдельного исследования. Если «Книге в память Отто Хётча» присущ некритический подход к наследию Хётча, то более поздние работы, особенно У. Лишковского и в еще большей степени Г. Фойгта, затрагивают разные стороны многогранного наследия О. Хётча[73]. Эти работы интересны серьезным анализом его позиции по отношению к России. Убеждение Хётча в необходимости взаимопонимания Германии и России, в общности их интересов в борьбе против Англии и США рассматривается исследователями его взглядов как опередившее свое время.

Деятельности Адольфа Штёкера, учителя и в некоторых вопросах предшественника Наумана, посвящены работы Г. Коха и М. Имхоф[74]. В схожих по затронутым темам и оценкам работах Штёкер понимается как консерватор, писавший о социальном единстве немецкого народа в духе протестантско-аграрной утопии. Обращает на себя внимание стремление авторов выдвинуть на первый план социальную, политическую и в какой-то степени экономическую агитацию Штёкера как особую научную проблему.

В современной историографии тема агитации и пропаганды в кайзеровское время изучена слабо как в теоретическом плане, так и в ее конкретных проявлениях. Если терминология и эволюция понятий «агитация», «пропаганда», а также близкого по значению и – особенно на рубеже веков – употреблявшегося как синоним понятия «реклама» достаточно разработана[75], то этого нельзя сказать о конкретно-историческом аспекте проблемы. Правда, имеется ряд тематически близких работ, посвященных либо времени Бисмарка[76], либо зарубежной или военной пропаганде во время Первой мировой войны[77]. Эти работы дают возможность опереться на некоторые важные положения. Например, анализ войны и предшествующих событий как коммуникативного процесса – не только пассивного: в виде использования прессы для отражения событий в восприятии авторов, но и активного: как инструмента целенаправленной пропаганды, создания желаемых образов и трактовок и воздействия на общественное мнение – внутри собственной страны и в стане противника (политического, а затем и военного).