Великая. История «железной» Маргарет

Если бы нам пришлось столкнуться со всем этим зимой 1978/79 года, это могло бы нас сломать, как сломало лейбористов. Во-первых, я должна была бы настаивать, что все разговоры о «нормах» и «ограничениях» должны прекратиться. Это было бы непопулярным решением, возможно, неприемлемым для большей части теневого кабинета. Во-вторых, даже если бы мы попытались применить лимит наличности в общественном секторе и дисциплину рынка в частном, был бы высок риск разрушительных забастовок. Как ни ужасающи были события зимы 1978/79 года, без них было труднее достичь того, что было сделано в 1980-е.

Мы могли себе позволить подождать. В обмен на соглашение с профсоюзными лидерами об ограничении оплаты труда лейбористское правительство проводило политику, которая расширяла государственный контроль экономики, сокращала число индивидуальных предприятий и усиливала профсоюзы. В какой-то момент такая стратегия должна была рухнуть. Влияние социалистической политики на экономику в целом выразилось бы в том, что Британия все сильнее и сильнее отставала бы от своих конкурентов в сфере производительности и уровня жизни. И в определенный момент это стало бы невозможно скрывать ни от общественности, ни от иностранных инвесторов. При условии, что основные структуры свободной экономической системы еще функционировали, социализм должен был сломаться. И именно это, конечно, и произошло той зимой.

Конференция Консервативной партии в Брайтоне обещала быть трудной. Опросы общественного мнения показали, что мы отстаем от лейбористов. Споры по поводу быстро разваливающейся политики правительства привлекали внимание к нашему подходу. В моих интервью я старалась снова сместить акцент на связь между заработной платой, премиями и производительностью труда и увести его от норм. Хотя я ясно дала понять, что не поддерживаю забастовку рабочих завода «Форд», я обвиняла правительственную пятипроцентную норму оплаты труда в том, что это произошло. Это повсеместно интерпретировали как призыв к возвращению к свободным переговорам между профсоюзами и предприятиями, я не отрицала эту интерпретацию.

Теперь выступил Тед Хит. В ходе экономических прений на конференции, которые я наблюдала с трибуны, он сказал о пятипроцентной политике правительства так: «Еще неясно, до какой степени она сломана. Но если она сломана, нечему тут радоваться, нечему торжествовать». Джеффри Хау выступил с яркой заключительной речью, сказав, что будущее консервативное правительство вернется к «реалистичным, ответственным переговорам между профсоюзами и предприятиями, свободными от государственного вмешательства».

Той же ночью Тед выступил по телевидению, развивая свою линию. Он заявил, что «свободные переговоры между профсоюзами и предприятиями ведут к массивной инфляции», и когда его спросили, следует ли Консервативной партии поддержать политику доходов правительства во время предвыборной кампании, он ответил: «Если премьер-министр скажет, что готов созвать парламентские выборы, и признает, что мы не можем позволить себе еще один скачок инфляции или еще одну всеобщую потасовку, я скажу, что с этим согласен». Это была слабо завуалированная угроза. Явный раскол между нами во время предвыборной кампании причинил бы огромный вред. Вопрос о роли Теда давно волновал партию. Х. Аткинс получил информацию от нескольких парламентариев, близких к Теду, которые сказали, что он склонен к сотрудничеству. В свете всего это выступление Теда было громом среди ясного неба.

Взгляды Теда казались мне совершенно ошибочными. Не было смысла поддерживать настолько дискредитировавшую себя линию. Бунт против централизации и эгалитаризма был в своей основе здоровым. Как консерваторам, нам не следовало осуждать людей, желающих получать достойное вознаграждение за использование своего ума или сильных рук. На самом деле он был важнейшей частью моей политической стратегии и взывал к тем, кто традиционно не голосовал за консерваторов, но хотел больших возможностей для себя и своих семей.

Так что я адресовала мою речь на конференции напрямую членам профсоюзов: «Вы хотите более высокой зарплаты, лучших пенсий, более короткого рабочего дня, больше государственных расходов, больше инвестиций, больше, больше, больше, больше. Но откуда это «больше» возьмется? Больше нет. Вы больше не можете отделять оплату от производительности труда, как не можете разделить два лезвия ножниц и продолжать резать. И вот позвольте мне прямо обратиться к лидерам профсоюзов… Почему не может быть больше? Потому что ограничительная политика отбирает у вас то, что вы должны продавать, вашу производительность труда.