Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы, 1884–1909 гг.

Я была поражена, когда разыгралась целая битва, чтобы помешать мне, запугать трудностями. Все это делалось с большой любовью и добрыми намерениями, но с абсолютным непониманием моего характера. Ты пишешь: «Все-таки нахожу, что ты еще больше могла бы добра делать в прежнем положении». Не могу сказать, кто из нас прав, а кто нет, — жизнь и время покажут. Конечно же, я недостойна той безграничной радости, что Господь позволяет мне работать <для Него>. Но я буду стараться, и Он, который весь Любовь, простит мои ошибки, ведь Он видит, как я хочу служить Ему и Его <чадам>. В моей жизни было столько радости, и в скорбях столько безграничного утешения, что я жажду хоть частицу этого отдать другим. Я могла бы исписать еще много страниц, и все же трудно выразить на бумаге все свои чувства. Я жажду благодарить и всякое мгновенье благодарю Господа за все, что Он дал мне; я желаю принести Ему свою слабую признательность через служение Ему и Его страждущим чадам. О, это чувство не новое — оно знакомо мне; оно всегда было во мне. Господь был так милостив ко мне.

Еще один вопрос, о котором ты упомянул: «Нужно быть под руководством…». Как это верно и справедливо! К сожалению, до сих пор я не встречалась с опытным старцем, но весной, еще до твоего письма, я решила поехать к нему. Он из Зосимовой Пустыни[2115] скита Троице-Сергиевой Лавры. Зовут его Алексей [2116]. Выходит он только по субботам и воскресеньям — исповедовать. Отец Митрофан ездит к нему как своему духовнику за советом, туда приезжают толпы паломников и… Человек этот удивительный и подлинно святой, только боюсь, что скоро, увы, он окончательно уйдет в затвор. Наш батюшка перед тем, как поступить в мою обитель, беседовал с ним и другими старцами — он ведь всегда окормлялся у святых старцев — и все они благословили его взять на себя этот труд, потому что он по молодости лет побаивался. Как видишь, Господь благословил это дело, послав нам священника, к которому в Орел издалека приезжали за утешением и поддержкой. Здесь мало-помалу начинается то же самое.

Мне же самой огромную и трогательную поддержку оказывают три игумена, они считают меня своей, наставляют и т. д. Для меня это огромная помощь. Кроме того, митрополиты Трифон[2117] и Анастасий[2118] сейчас мои наставники, я вижусь с ними, они ведут со мной серьезные беседы. Есть у меня помощники и среди мирян, к которым я обращаюсь за советом, так что не думай, пожалуйста, будто я воображаю, что могу все делать и решать одна. Каждый вопрос я обдумываю, обсуждаю и потом, конечно как начальница, принимаю решение — с верою, что Господь вразумит меня. Вы оба, дорогие мои, молитесь за меня, даже если считаете, что я ошибаюсь, молитесь, чтобы Господь — раз уже дело начато — наставил меня на верный путь. Я столько слышала о вашем епископе о. Феофане[2119], так желаю познакомиться с ним и поговорить; попросите его, пожалуйста, помолиться за меня.

Я так боюсь, что вы считаете меня гордой и самонадеянной, и что внутри я раздуваюсь от самодовольства, думая, что совершаю нечто великое. О, жаль, что вы так мало знаете меня! Я знаю, Аликс вообразила, что я разрешаю людям называть себя святой, — она сказала это моей графине О<лсуфьевой>[2120]. Я — Боже мой, ну кто я такая! Не лучше, а может, даже и хуже других. И если кто-то несет восторженную чепуху, то в этом есть и моя вина, но в лицо же мне этого не говорят — знают, что я ненавижу лесть, как опасную отраву. Я не могу запретить любить меня, но ведь и я, пойми, люблю их, и они это чувствуют. Я стараюсь для них изо всех сил, и получаю в ответ благодарность, хотя на это никогда не надо рассчитывать. Ни на мгновенье я не думаю, что совершаю подвиг. Это — радость. И я не вижу и не чувствую в этом никакого креста, потому что всегда ощущала безмерную милость Божью к себе, — и жажду отблагодарить Его.