Думает о нём светло и нежно Святослав Ольгович, едва улавливая глазом родного сына. Далеко ускакал Олег Святославич, понужая игривого скакуна. Не терпится молодому поскорее, будь на то отчая воля – минуя Чернигов, ускакать прямёхонько к Новгороду Северскому.
По ранней весне, когда сел на киевский стол Юрий Долгорукий, отдали за Олега младшенькую дочку великого князя – Марию, а за Ярослава, сына могучего Галицкого Владимирка, – просватанную ещё на свадьбе Игоря среднюю дщерь – Ольгу. Полную седмицу гудел свадебный Киев неукоротной гульбою. Намеревался Юрий длить празднества и в Галиче, и в Новгороде Северском, и в Чернигове – едва удержали. Но долго ещё не отпускал Долгорукий гостей от свадебных столов. Не чаяли молодые вырваться к своим домам в Галич и Новгород Северский. Вырвались. Ушли свадебные поезда с дружинами княжескими до дому. Но Юрий не унимался, длил праздник, упаивая вусмерть дружинный и боярский Киев и сам упиваясь всласть. Святослав Ольгович не любил разгульные пиры, в питии был сдержан, в веселье скромен. Однако никак не хотел отпускать его от себя бесшабашный в питии князь Юрий. Отправив свадебный поезд и свою дружину с войском в Новгород Северский, остался Святослав Ольгович у собинного друга и свата заложником в бесконечном пиру.
Когда наконец умаялся в празднестве и питии великом великий князь, оба-два сошлись на добрый совет в киевской Ярослава Мудрого гриднице. Тут и явился на Ярославов двор клирошанин, самый близкий человек бывшего митрополита Михаила – нынешний игумен киевского Симонова монастыря Константин просить за епископа Нифонта, которого заточил Изяслав Мстиславич в Печерский монастырь, лишив новгородской кафедры. Нифонта Долгорукий знал хорошо, относился к нему благосклонно, а посему и ответил решительно:
– По воле князя Изяслава заточён, по воле моей свободен!
Поблагодарив Юрия поясным поклоном, Константин обратился с новой просьбой. Долгорукий отметил невозмутимость и особое достоинство игумена, его поясной поклон, свойственный высокому духовному званию, подумал вмельк: «Этот поп далеко пойдёт…» Константин невозмутимо, открыто глядя в лицо князю, длил речь:
– Великий князь, ты прогнал прочь ворога своего и отступника божьего, Изяслава, восстановив справедливость! Волей своей ты дал свободу истинному слуге Господа – епископу Нифонту. А вот на престоле Митрополита всея Руси сидит самозванец – мних Клим…
Долгорукий прервал речь Константина:
– Клим зело учён в божеском служении, честен в житии, великий постник и молитвенник за землю Русскую. На служение митрополичье избран собором епископов русских.
Святослав Ольгович немало удивился таким словам Юрия. Клим был давним исповедником Изяслава и на митрополичье служение приглашён им же, а посему у Долгорукого должен быть в опале. С приходом Юрия Владимировича в Киев митрополит не покинул града, но и на встречу новому великому князю не вышел. Недолог тот час, когда тяжёлая рука Юрия дотянется и до Клима – так считали кияне, на это надеялся и греческий киевский клир, в том был уверен Константин, а потому без колебаний длил речь:
– Постановление в митрополиты мниха Клима незаконно, оно против правил! Не может без благословения Константинопольского патриарха собор русских иерархов ставить себе митрополита!
Князь прервал снова:
– Тебе ли не знать, что вероломный племянник мой – как ты сказал, ворог – Изяслав церковных законов не нарушал. Митрополит Михаил самовольно оставил духовное окормление Руси ещё при великом князе Всеволоде. Пастор кинул паству, чем и учинил раскол среди вас. Разе это по-божески? Я зело уважаю святителя Нифонта, но и Клима – не менее. Не могу и спор сих церковных служителей мирской силой решать. Знаю одно – стаду нельзя быть без пастора. Поял Бог Михаила в Царьграде – и тут же собрался собор епископский на Руси и выбрал не тебя, не Нифонта – Клима выбрал! Известно мне, что Изяслав в Константинополь к патриарху отправил посольство, дабы благословил на служение из всех вас достойнейшего. Клим не виноват, что доныне вершится неустрой на царьградском патриаршем дворе. Не я ставил Клима на служение Господне, не мне его изгонять. Разберитесь сами! – душевно уморился Юрий от страстной речи. Но и этого показалось мало, продолжил: – Чем нехорош вам с Нифонтом Клим? Честно ответь мне!
Константин не торопился с ответом.
– Молчишь? А я тебе отвечу, не буду кривить душой. Он вас всех мудрее и в служении Господнем преуспел более всех вас. Он греческой вере не супротивник, но вере русской православной великий пособник. Вера эта народу нашему от Бога дадена, а вы в служении своём в лесть впадаете, твердите, что вера от вас, от греков. Не от Бога – от вас, человеков…
Никак не ожидал услышать такое из уст Юрия Святослав Ольгович, а тем паче Константин – всем известно, что Долгорукий не дока в делах церковных, в познаниях веры скромен. Он и сам такого от себя не ожидал. Но больно высоко было в тот день на душе его. Душа и вещала.