Наше пребывание в Копенгагене превратилось в настоящее собрание шведов. Тогда в Дании проходил военный конноспортивный праздник, который посетили многие шведские офицеры; среди них нашлось несколько моих знакомых. Приехала моя любимая фрейлина, Анна Гамильтон, которая вышла замуж и стала матерью троих или четверых детей; она провела со мной несколько дней. Все они проявляли ко мне внимание; рядом с ними я была очень счастлива.
Но время пролетело слишком быстро, и радостные дни подошли к концу. Я вынуждена была расстаться с Леннартом именно тогда, когда между нами установились новые, но по-прежнему нежные отношения. Сохранятся ли они до нашей следующей встречи? Мы только начали понимать друг друга. Мне так тяжело было наблюдать за тем, как он снова уходит, возвращается в среду, которую я однажды и навсегда покинула, где для меня больше не было места даже как для его матери. Я не видела, как он живет в своей стране, кто его окружает, как он развивается и как обстановка влияет на него. У меня отняли родину, где я могла бы принимать его, страны, которую, как я надеялась, он полюбит, страны, которую я бы с такой радостью показывала ему. Поэтому мы вынуждены были встречаться, как цыгане, то в одном, то в другом безликом отеле. У меня не было дома, я ничего не могла ему дать, кроме того, что сама вынесла из жизни; мы разговаривали, сидя на твердом, обитом плюшем диване в гостиной отеля или в такси во время экскурсии. Испытание было суровым; оно лишало меня дара речи, слова застревали у меня в горле, мне казалось, что я говорю какие-то банальности. И я, которая с таким сожалением следила за бегом времени, в этом случае с радостью пропустила бы несколько лет, чтобы увидеть Леннарта взрослым и свободным.
В течение следующих семи лет, что я провела в Европе, мы с сыном виделись лишь еще два раза. Подготовка наших встреч требовала столько времени и отличалась такой тщательностью, что больше напоминала организацию политических конференций, чем простые встречи матери и сына. Такие приготовления крайне все осложняли. Правила придворного этикета так давно перестали для меня существовать, что теперь, когда их снова мне навязывали, мне казалось, будто меня отбросило в другую эпоху.
Во второй раз мы с Леннартом встретились в Висбадене, в Германии. Должно быть, тогда ему было около четырнадцати лет. Никогда не забуду тогдашние печальные воспоминания о жарких, ужасных днях, которые мы провели вместе, и о моих отчаянных попытках чем-то его занять. Я ни на миг не чувствовала себя собой и боялась, что у него останутся неприятные воспоминания о нашей встрече и он не сможет думать обо мне без ужаса. В таких условиях, казалось, лучше вовсе не встречаться, а ждать более естественного случая.
Среди экскурсий, предпринятых нами тогда в Висбадене, была поездка в Дармштадт, резиденцию великого герцога и герцогини Гессен-Дармштадтских. Эрнест, великий герцог, был братом покойной императрицы Александры Федоровны и великой княгини Елизаветы Федоровны (тети Эллы). В детстве мы часто сопровождали дядю Сергея и тетю Эллу в поездках в Дармштадт, о которых у меня сохранились самые приятные воспоминания. Помимо радости снова увидеть великого герцога и его жену, я знала, что увижу в их доме много старых вещей, которые напомнят мне о прошлом. Обе сестры, императрица и тетя Элла, обожали брата и дом своего детства. Кроме того, мне выпала уникальная возможность показать Леннарту место, которое, по крайней мере отдаленно, было связано с моим прошлым, с моим детством, с днями, когда мне не приходилось бездомной скитаться по миру.
Как я и предвидела, поездка оказалась и мучительной, и радостной одновременно. Возвращение в те места, которые когда-то были для меня родными и где я очень долго не бывала, сродни прочтению эпилога романа. Декорации те же самые, персонажи тоже; но история ушла вперед, дети выросли, а родители немного состарились.
Революция в Германии лишила великого герцога его официального положения и определенного количества владений, хотя ему оставили почти всю его личную собственность. Став простым гражданином, он по-прежнему пользовался уважением своих бывших подданных, был совершенно свободен в своих передвижениях, а главное, он и его близкие оставались у себя на родине, в прежнем окружении.
Правда, декорации утратили большую часть прежнего блеска. Дом как будто стал слишком большим, несоразмерным нынешним требованиям. Не было лакеев в ливреях, которые, бывало, стояли в залах, не было ни охраны, ни часовых у парадных ворот. Тропинки дворцового парка заросли сорняками. Всему, даже самому городу, недоставало живости. Как будто все, в том числе дворец и город, долгое время были заперты в сундуке. Люди на улицах напоминали сонных осенних мух, да и сами хозяева довольствовались лишь тем, что укрыли мебель чехлами.