Великая магия

Оживляясь, раскрывает глаза, глядя перед собой, поднимает руку и шевелит всеми пальцами. Затем, вытягивает вперед пятерню, словно хватает что-то и говорит.

Вот термометр! А при чем здесь термометр? Я думал о нем? Тогда ясно, что он при чем!

Повторяет прежний жест.

Человек в среднем живет шестьдесят лет, быть может и меньше. Мало, слишком мало! Почему ему готовят опыты и игры, которые длятся условные годы? Но если человек мог бы жить четыреста лет, нужно было бы делать все эти трюки? Политика, например, так как она преподносится сейчас, была бы проигрышной игрой и потому логически молодыми были бы люди ста пятидесяти лет и речи политических деятелей не находили бы доверия, и они должны были бы сдерживать их так же, как и свои обещания, потому что им приходилось бы слышать: «Друг! Смени пластинку! Такие глупости ты говорил триста двадцать лет назад».

Поет.

«И сияли звезды…» Какой красивой была та клетка с птицами!

Слышится щебетание птиц.

Грустно вспоминает слова Отто.

«Я просовываю руку в клетку и беру канарейку, которая должна служить предметом моего иллюзионного трюка… Но канарейка не исчезает, она умирает. Умирает, раздавленная двойным дном клетки. Выстрел револьвера лишь маскирует шум, который производит двойное дно клетки при спуске…

Все больше его охватывают фантастические грезы.

И затем столько выстрелов револьвера, столько грома и столько вспышек… Столько крови и раздавленных костей без перьев.

Растроганный, почти плачет.

Пауза.

Поддаваться, поддаваться собственному инстинкту.

Будто делает открытие.

Чтобы чувствовать веру…

Вспоминает слова Отто вначале игры.

«Если вы откроете шкатулку, веря тому, что увидите в ней свою жену, в противном случае — вы ее никогда не увидите». Но я верю!

Показывает шкатулку.

Моя жена здесь внутри. И запер ее в эту шкатулку я!

Неожиданно встает и поспешно подходит к шкафу. Отворяет его, собирает беспорядочно его содержимое: одежду, белье, шляпы и дамские туфли. Идет в центр комнаты и бросает все это на пол. Затем он растягивается на полу среди этого вороха и начинает с тоской рассматривать его.

Ее одежда! Ее шляпа! Ее туфли!

Берет одно из платьев и мягко кладет его себе на руку, разговаривая с ним, словно с живым человеком.

Я помню, когда ты одела это новое платье, и помню, что пытался не глядеть на тебя, чтобы не признаться, что ты мне нравишься. Кто знает, почему, может, из-за гордости, может, из-за робости — кто знает почему? Вместо всего мне следовало бы сказать: «Ты красивее, чем обычно! Ты мне нравиться!»

Входит Отто в сопровождении Марты и Дзайры.

На Марте платье очень походит на то, которое было на ней в момент бегства. Марта кажется усталой и опустошенной. В волосах пробиваются седые пряди и глубокие морщины на лбу. Все это сопровождает ее грустный и умиротворенный взгляд. Все трое остаются незамеченными Калоджеро.

Между нами образовался лед. Я не разговаривал с ней, она со мной. Я не говорил ей комплиментов, ласковых слов. Нам больше не удалось быть искренними и простыми, мы больше не любим друг друга. Но сейчас я верю…

Смутным подавленным голосом, будто боится огромной радости, которая приходит к нему от веры, все еще для него невероятной.

Я могу открыть ее… Если я открою шкатулку, я увижу тебя и у меня вновь будут черные волосы. Я увижу себя таким молодым, как мгновение назад в начало этого опыта!

Протягивая руку, берет шкатулку, пытаясь определить, где следует открывать ее.

Я открываю ее!

Находит место, которое искал.

Вот!

Словно находится лицом к лицу с самым важным движением в своей жизни.

Раз, два…

ОТТО. И три!..