Великая надежда

Они поставили на место стол и стулья, вытерли пол; потом они задвинули ящики обратно в шкафы, сложили книги ровной горкой и попытались собрать тетрадки со словами. Обнаружились любопытные вещи.

Небо улыбалось небесной голубизной. Но они уже не поддавались на этот обман. Эта ясная, чистосердечная синева, небесная синева, синева горечавки и синева синих драгун отражалась в солнечном диске чернотой мира, этой бесконечной, непостижимой чернотой за границами. Если тут нет никакого вражеского передатчика, мы все пропали.

— Очнитесь, ну очнитесь же!

В отчаянии они схватили старика и посадили его на кресло-качалку. Его голова тяжело и равнодушно свисала набок. Они подложили ему под спину подушки и укутали ноги одеялом. Они налили ему водки и тихонько покачали. Солнечные блики блуждали по их испуганным лицам, как следы беглеца.

— Если вы не можете объяснить, — еще раз начал командир, — если вы не можете объяснить, зачем вы здесь собрались…

— А вы? Зачем вы здесь собрались? Вы ничего не можете нам объяснить, потому и набрасываетесь, как на врагов! Вы знаете, что вы шуты гороховые, вот вы и рветесь в бой. Защитная окраска, чтобы спрятаться от себя самих. Вы же не хотите стареть, и болеть не хотите, и не хотите снимать шляпу перед чужими могилами!

— Где ваш вражеский передатчик?

— Если бы он у нас был! — в отчаянии крикнул Герберт. — Эх, был бы у нас передатчик…

— Он есть, — сказал старик. — Успокойтесь, он у нас есть. — Старик хотел приподняться на локте, заметил повязку и словно опомнился.

— Вам еще больно?

— Нет. Вы все здесь?

— Все, — сказал Георг.

— И другие тоже?

— Да.

— Тогда подойдите ближе!

Они сгрудились вокруг кресла. Где-то в доме захлопнулась дверь. Этажом ниже ребенок играл упражнения на рояле, играл без ошибок и раз за разом повторял одно и то же. Трезвучия хороводом летели над сверкающими крышами.

— Что такое наша жизнь?

— Повторять, — сказал старик. — Повторять, повторять!

— Повторение не часто услышишь.

Он кивнул. Услышишь не часто, но разве это что-то меняет? Мы повторяем упражнения на немой клавиатуре.

— Опять этот ваш тайный язык! — сказал командир.

— Да, — ответил старик, — именно так: тайный язык. Китайский и еврейский, то, что говорят тополя и о чем молчат рыбы, немецкий и английский, жить и умереть, — все это тайна.

— А иностранный передатчик?

— Когда кругом тихо, его слышит каждый из вас, — сказал старик. — Ловит волны!

Смеркалось.

Глубоко внизу на перекрестке громкоговоритель выкрикивал над городом вечерние новости. Он что-то рассказывал о затонувших кораблях в Северном море. По красивому голосу диктора было ясно, что он понятия не имеет о том, какая зеленая вода сомкнулась над матросами этих кораблей.

Дети молча прислушивались. Там вдали сумерки покрывали равнину и растворялись в неведомом. Темно-зеленым плюшем лежали луга у речной излучины. А надо всем парил лунный серп в руке чужого жнеца, не дававшего ему упасть. Близилась ночь.

Командир отряда вцепился в старика и снова начал ему угрожать: — Зачем вы учите английский, если это занятие стало бесцельным? Сейчас война, границы закрыты, никто из вас не сможет выехать.

— Он прав, — сказал Леон.

— Зачем я накрываю на стол, — сказал старик, — даже если я совсем один? — Он успокаивающе прижал палец к губам и слегка оттолкнулся ногой от пола; качалка пришла в движение.

Дети встревожились и теснее сгрудились вокруг него. Их лица были обращены к нему.

— Это верно, — сказал старик, — возможно, вы уже не сможете убежать. Цель рухнула. Но цель — это только предлог для того, чтобы сохранить игру, только тень настоящего. Мы учимся только для школы, а не для жизни. Не для того, чтобы убивать, и не для того, чтобы бежать. Не ради вещей, которые прямо перед нами.

Они уткнулись лицами в руки и вздохнули. Внизу по улице проехал автомобиль. Над рекой еще шел дождь.

— Зачем свищут дрозды, зачем мчатся тучи, зачем мерцают звезды? Зачем люди учат английский, если это напрасно? Все по одной и той же причине. И я вас спрашиваю, известна ли она вам? Теперь она вам известна? В чем вы нас подозреваете?

— В том, что вы служите чуждой силе! — крикнул командир отряда.

— Подозрение справедливое, — сказал старик.

Страх перед страхом

Зеркало было как большой темный герб. В самой его середине стояла звезда. Эллен счастливо засмеялась. Она привстала на цыпочки и заложила руки за голову. Какая чудная звезда. Прямо посредине.

Звезда была темнее солнца и бледнее луны. У звезды были большие острые лучи. В сумерках ее очертания были неразличимы, как линии чужой ладони. Эллен тайком достала ее из шкатулки для рукоделия и нацепила на платье.