Великая надежда

Эллен настороженно вытянула в темноту свою чуткую круглую, черноволосую голову; она размышляла. Теперь умирающая захрипела. Эллен стояла над ней на коленях и вслушивалась; она напрягала все органы чувств. Бабушка еще чего-то хотела — она чего-то требовала, и это требование казалось ненасытным. Ее руки высвободились из объятий девочки и беспокойно заплясали, зашарили по одеялу.

— Что ты ищешь? Ты знаешь, что ищешь, бабушка? — спросила Эллен. — Однажды ты искала платок, другой раз — бинокль, а в прошлый раз таблетки. Но разве ты не хотела чего-нибудь совсем другого? Бабушка, почему ты не подумала хорошенько? — Эллен тряслась от страха. Она схватила беспокойные руки, но их было не унять. Она взяла жидкую седую косичку и дернула за нее, но бабушка не отвечала.

— Что ты ищешь?… скажи мне, чего ты ищешь, я все тебе дам! Бабушка, ну скажи хоть что-нибудь, хоть пустяк… Бабушка, почему ты не отвечаешь, бабушка, ты хочешь жить? — Дыхание словно нехотя вырывалось из полуоткрытого рта умирающей. Эллен, прислушиваясь, опустила голову и уперлась пальцами в матрац.

— Ты хочешь жить?

— Да, — вздохнула вместо нее ночь и положила руки на плечи старой женщине…

— Тогда я тебя оживлю, — решительно сказала Эллен, а крестик по-прежнему поблескивал над географической картой. Она наполнилась всепоглощающей волей, рывком распахнула сердце и навострила уши. Но в этой великой буре не различить было ни единого голоса. Эллен соскочила на пол и принесла свой черный толстый молитвенник из старого шкафа, на последней странице там были молитвы по умирающим. Она начала, испугалась собственного голоса и выронила книгу. Хрипение стало тише. — Останься, — шептала Эллен, — останься здесь, дай мне подумать. Разве не я дала тебе таблетки? Значит, я должна теперь тебя разбудить!

В этот миг ее осенила мысль сбегать за врачом. Но он жил далеко, а другого врача звать было нельзя. И даже если он еще застанет бабушку в живых, что он сможет? Зонд, длинный желудочный зонд — Эллен это знала. Но разве эти пляшущие, ненасытные руки требовали зонда? Эллен помотала головой. Она прижалась коленями к краю кровати и замолчала.

«При реках Вавилона, там сидели мы и плакали…» — неожиданно сказала ночь. Эллен услышала, и увидела, как они сидят на реках, и увидела, как реки становились все больше от их слез. Но они не прыгали в воду. Они ждали, они все ждали и пели чужие печальные песни, все пели и говорили. Четверо из них встали и подошли к старой кровати. Вот сейчас они возьмут бабушку и унесут ее из комнаты на последнее кладбище, которое боязливо спит в сером рассвете. И они будут молиться, петь и плакать, но их молитвы останутся лежать на земле как пустые мехи, безмолвные и печальные. Вино ушло. У этого кладбища самый старый секретный номер, но сторожа забыли этот номер, и все, кто там лежал, от этого страдают. Они, точно как умирающая бабушка Эллен, всю жизнь требовали самых разных вещей, которых они вовсе не хотели, они звонили по самым разным номерам, но в сущности их всегда неправильно соединяли, потому что каждый раз это был не секретный номер. «Погодите! — лихорадочно закричала Эллен, — может быть, я его знаю, может быть, я его для вас узнаю! Вы хотите жить?»

«Да, — во второй раз сказала ночь. — Да», — нетерпеливо сказала она, потому что над крышами, торжествуя победу, уже вставало утро. Бабушкин нос торчал, заострившись, щеки ввалились. Сама Смерть искусно нанесла последние удары резцом и стерла то, что стиралось. Эллен распахнула глаза, она шевелила руками, словно что-то лепила, словно могла вырвать у сумерек то слово, которое разбудит бабушку. Сжавшись, словно перед прыжком, она лежала в изножье кровати и стыла в тишине, в молчаливой готовности.

Рубашка на бабушке порвалась, одеяло было сброшено. От ночи осталась только тень в складках одеяла.

— Бабушка, что ты ищешь? Бабушка, ты хочешь жить?

Из-за какого-то маленького движения у ночника ослабел контакт, свет погас. Голова умирающей еще раз дернулась назад перед приближающейся темнотой, тело приподнялось. Эллен подскочила, схватила полупустой стакан. Не хватало всего трех глотков. Остаток воды она вылила на бледный угловатый лоб, на шею и грудь, в неподвижные подушки, и, когда послышался еще один, последний хрип, сказала: — Бабушка, благословляю тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь.

Ночь опустилась на руки дню.

В ту ночь маленький отчаявшийся дезертир пришел домой около двух часов, а утром его арестовали.

Крылатый сон