Великая надежда

— Жила-была на свете мама, — начала Эллен и задумчиво наморщила лоб, — в Америке. Она там работала в клубе официанткой. Эта мама сильно тосковала. И тоска у нее была красного цвета. — Эллен смолкла и вызывающе огляделась по сторонам, но рядом никого не было, кто бы ее подбодрил, и никого, кто бы ей возразил. Тихим голосом она стала рассказывать дальше. — Когда она ночью возвращалась с работы, она была очень усталая, и никто ее не ждал. Тогда она начинала вязать. И она связала из своей тоски круглую красную шапочку с длинной кисточкой, чтобы ее трепал ветер. Она вязала каждую ночь, но тоска не уменьшалась, и шапочка получилась такая большая, как нимб вокруг святых, но красная, а кисточка такая толстая, как мяч для водного поло, игрушка для бури. — Ночь прислушалась и облокотилась на окно. Окно звякнуло. — Когда на улице было тихо, — сказала Эллен и метнула поверх кровати взгляд в темное стекло, — или когда в оконные стекла дул ветер с моря, она все вязала и вязала. Когда шапочка была готова, мама оборвала нитку, тянувшуюся из ее сердца, положила шапочку в коробку и послала ее через океан. Да, чуть не забыла, она еще положила туда немного пирога и бутылку вина и корзинку для бабушки. — Эллен снова оглянулась, словно кто-то сомневался в правдивости ее слов, но ночь у окна только тихо смеялась и роняла слезы — тоже бесшумно. — Одному Богу известно, как это все пробралось через таможню, — сказала Эллен, — но все-таки посылка дошла. — Теперь она говорила быстрее. — Только бумага немного обуглилась и пирог пахнул горелым, потому что шапочка раскалилась. Взял ребенок шапочку и быстро надел на голову. Но когда вечером он хотел снять шапочку, она уже не снималась, крепко сидела на голове, как красный нимб, и пылала огнем. Такому прекрасному нимбу мог бы позавидовать кто угодно.

За окном все еще шел дождь, старая женщина дышала ровнее, и пол потрескивал, словно голос Эллен его только что разбудил. Но Эллен не давала себя сбить с толку, она помолчала только секунду, словно смутилась в такой большой компании, а потом сразу заговорила дальше. — Бутылка треснула, но Красная Шапочка несмотря ни на что все-таки положила ее в корзинку, и подгорелый пирог тоже, и пошла в гости к бабушке. Бабушка жила в той же комнате, но дорога к ней была дальняя и вела через темный лес. Корзинка у девочки ударилась о дерево, и бутылка выкатилась. В другой раз выпал пирог, и его сожрала война. У нее была длинная, косматая, грязная шерсть, прямо как у волка. «Куда ты идешь?» — «Иду к бабушке.» — «А что ты ей несешь? — насмешливо спросила война. — Ведь в твоей корзинке пусто!» — «Я несу ей тоску». — Тут волк разозлился, потому что не мог же он сожрать тоску, она бы обожгла ему язык. В гневе убежал он прочь, забежал вперед девочки, а Красная Шапочка в страхе побежала за ним. Но волк бегал быстрее и первым добежал до цели. Бабушка лежала в постели. Но была сама на себя не похожа».

Эллен запнулась. Она схватила бабушку за плечи и пристально заглянула ей в лицо. Она подняла ночник и посветила над старой кроватью. Вскочила и попыталась найти слова.

— Тут Красная Шапочка и говорит: «Бабушка, почему у тебя такие большие уши?» — «Чтобы тебя лучше слышать!» — «Бабушка, а почему у тебя такие большие зубы?» — «Чтобы тебя лучше укусить!» — «Бабушка, почему у тебя такие толстые губы?» — «Чтобы это лучше проглотить!» — «Яд, бабушка? Ты имеешь в виду яд?»

Эллен соскочила с кровати, она стояла босиком посреди комнаты и дрожала от холода и страха. Старая женщина спала и не шевелилась. На столе белели таблетки, Эллен не стала их трогать. Одним прыжком очутилась она у себя в кровати. Она натянула одеяло, подложила руки под голову и стала думать над последним вопросом: «Бабушка, почему у тебя такие холодные руки?» Но ответа она не находила. Она стерла слезы со щек и вздохнула. Еще немного, и она, окончательно обессилев, уснула.