Великая надежда

Не шевелитесь, храните тайну, слышите: храните тайну! Пускай себе разбойники маршируют по золотому мосту.

Доски сорваны, сквозь проломы пробился незнакомый свет.

А теперь: небо или ад? Ты плачешь или смеешься?

Но смех уже невозможно было унять, этот безумный смех уцелевших. Он бушевал, реял высоко над бочками и заставлял их катиться, прыгал между ними и пронзительно дребезжал с высоты. Сам истерзанный, он терзал молчащих людей.

Мы что, живы? Опять живы? Болтаемся между небом и преисподней, с обожженными ступнями и просветленным челом, взвихренная пыль между двух ураганов! Почему вы лежите так тихо? Дайте нам поесть, мы голодны! Небо или ад, отвечайте: вас уже оставил голод? В ваших кладовых плесневеет хлеб, в ваших покоях звонит телефон. Почему вы лежите так тихо? Помогите друзьям, помогите уцелевшим! Ведь они в эту минуту бредут со своей постелью в подвалы, они уже опять устраиваются так, словно остаются надолго. И опять успокаиваются. Начинается осада, но они об этом и знать не хотят. Они в осаде с тех пор, как родились, и не замечают разницы в масштабах.

Оставьте постель свою, вы, уснувшие, оставьте ваши кладовые! Сосуды разбились, молоко утекает в водосток, светлые плоды пляшут над бегущими.

Не давайте нам еды, нас тошнит. Не давайте нам ответа. То, что могло нас утешить, разрывает нас на куски, а что не разрывает, то будит в нас алчность.

— Домой, назад в подвал!

— А разве мы не слишком долго были в пути?

И снова в воздухе жужжание.

— А шмели собирают мед?

— Кровь, — запинаясь, ответил парень. Лестница, которая вела на улицу, обрушилась, и им пришлось прыгать вниз.

— Я голодная, — сказала Эллен.

— Вы разве не знаете: скотобойни открылись, народ штурмует скотобойни. Опять они играют в блаженненьких!

— Давайте и мы с ними играть! — сказал парень.

Когда они пришли на скотобойню, небо над ними нахмурилось. У парня вовсю шла кровь. Они держались за руки. Издалека грохотали орудия, сирены насмешливо и пронзительно верещали: «Тревога — отбой — отбой — тревога…»

Сбившись в ком, вопя, люди с воздетыми кулаками ввалились в черные скотобойни.

Барахтайтесь в собственной тленности — она никогда вас не насытит. Вы, глухие, вы, немые, вы, колеблющиеся, неужели не мутит вас во всякую пору, когда вы жаждете насытиться?

Но никто не различал грохота вещей в грохоте орудий. Большое стадо желало само себя принести в жертву. Отдайте нас волку!

К воротам бойни прислонился незнакомый молодой пастух, легкими перстами он играл на своей свирели:

Отдайте им все, отдайте им все,
А что вам иметь подобает,
Того все равно у вас нет.

Песнь беззащитности, песнь против волка. Люди безучастно пронеслись мимо. Отдайте все, отдайте все!

Эллен оглянулась на него, но ее уже тащили дальше. Ступени вели вверх. Глубоко внизу солдаты образовали цепочку. Цепочку из пота и гнева, последнюю цепочку, последнее украшение этого мира.

Их юные лица, словно из выщербленного камня, были обращены навстречу штурмующим.

Приказ был: разделите последние припасы! Но последнее неделимо.

Какой был приказ?

Огонь!

Там никто не смеется? Затрещали выстрелы. Там никто не плачет?

Эллен вскрикнула. Рука парня легко высвободилась из ее руки, он стал падать.

Цепь порвалась. Обезумевшие люди штурмовали скотобойню. Навстречу им громыхнул тяжелый холод, спички вспыхивали и беспомощно гасли. Передние упали, остальные, давя лежащих, бросились прочь. Эллен поскользнулась, чуть не упала, но удержалась на ногах. Забитый скот громоздился горами, мясо сверкало над мародерами белым металлическим блеском — приманка в западне.

Эллен отшвырнуло в загон. Ее одежда пропиталась жиром. Эллен окоченела ото льда, соль разъедала ей кожу. Издали она по-прежнему слышала крики остальных — люди метались, оскальзывались, падали, и на них наступали другие. Мясо, их собственная добыча, завладевало ими.

Наверху у старых ворот юный пастух играл, чисто выводя мотив:

Отдайте им все, отдайте им все,
А что вы из рук выпускать не хотите,
То никогда не отпустит вас.

Но Эллен его не слышала.

Эй, что ты приносишь им из преисподней? Она бессознательно рванула, рванула на себя белое, беззащитное мясо и прижала его к себе. Бежавшие навстречу попытались его у нее отнять, но она держала крепко; мясо все время норовило выскользнуть у нее из рук, но она держала крепко. Она поволокла мясо вверх по залитой кровью лестнице.

— Где ты? — Она стала звать парня, но никто ей не ответил. Бледная от ужаса, стояла она посреди огромной шумной бойни. Солнце исчезло.

— Что ты за него хочешь? — спросила какая-то женщина и жадно уставилась на мясо.

— Тебя, — мрачно ответила Эллен и крепче прижала к себе мясо.

Тут она услышала поверх шума и грохота песню незнакомого пастуха: