Великая надежда

Легкий ветерок прошел по безмолвным кустам. Время от времени почва дрожала от дальних разрывов тяжелых снарядов. Эллен затаилась. Теперь она лежала, тесно прижавшись к земле, слившись воедино с ее содроганиями и темнотой. Из фонтана невозмутимо улыбалась поверх открытых могил статуя с отбитой рукой. На голове у статуи был кувшин — это придавало ей значительность. Он держался сам, статуя его не поддерживала. Фонтан давно иссяк.

Когда солдаты унесли из песочницы трупы, Эллен осталась одна. Она слегка приподняла голову и посмотрела им вслед. Они бежали вниз большими прыжками. Эллен видела, как они поднимали что-то темное из светлого песка. Но она не пошевелилась. Как высоко залетевшая шрапнель, взошла вечерняя звезда и против всякого ожидания осталась в небе.

Тяжелой неподатливой ношей лежали мертвые на руках у своих товарищей. Они при всем желании не могли сделаться полегче, это было не в их власти. Упрямо выгибался холм.

Солдаты опять уже почти добрались до вершины, но Эллен успела вытянуться во весь рост и, как свернутый коврик, скатиться вниз по другому склону. Она зажмурила глаза и приземлилась в воронке от снаряда. Подтянулась и, пригибаясь к земле, побежала по лужайке в сторону высоких деревьев. Деревья стояли тихо: привыкли служить укрытием. Отдельные ветви были, похоже, надломаны. Белая, израненная, мерцала из-под содранной коры древесина.

Когда Эллен добралась до середины лужайки, она услышала, что ее окликают. Ее ноги приросли к земле. Она не могла разобрать, кто зовет — бабушка, сойка или повешенный. Она и раздумывать над этим не стала. Она хотела домой, она хотела к мостам. И теперь не могла допустить, чтобы ее задерживали. Пригнувшись, она побежала дальше.

Было почти темно. Вдали за низкими оградами ревели моторы грузовиков. Грузовики подвозили боеприпасы к каналу. К тому самому каналу, на берегу которого, в последних лучах солнца, между фронтами, стояла брошенная карусель. Хотите полетать? Да еще и музыки в придачу? Ох уж эта карусель!

За несколько шагов до того, как деревья приняли ее в густую тень своих крон, ее опять позвали. Теперь оклик был гораздо ближе и явственно отличался от бушующей тишины, которая таила в себе что угодно, даже грохот танков; это был пронзительный, очень громкий голос. Эллен прыгнула в тень, на миг обхватила ствол дерева, потом побежала дальше.

Люди в подвале как раз доиграли в карты.

— Эллен, — возмущенно закричали они, — Эллен! Где дети? — Дети притаились у подвального окна, расширенного орудийным выстрелом, и шумно спорили, кто будет смотреть первым. В окно были видны развалины и первая звезда на небе. Но Эллен уже рассталась с детьми. Она бежала за звездой, бежала быстро, старательно, со страстью, вкладывая в бег последние запасы сил, остававшихся от детства.

— Надо бы уведомить полицию, но вопрос в том, какую!

Тень деревьев подалась назад. У Эллен закружилась голова, она споткнулась о брошенную каску и внезапно поняла, что силы у нее кончились, — истощились в ожидании, перегорели, ушли. Она стала ругать себя. Зачем она убежала из подвала? Зачем не слушала господина гофрата, соседей, дворника, тех, кто всегда и превыше всего ценил разумность и удовольствие? Зачем погналась за этим буйством, которое сманило ее на побег и на поиски бесследно потерянного?

Ее охватил неудержимый гнев, гнев против этого настырного, молчаливого зова, который ее сюда завлек.

Белые и одинокие, стояли маленькие каменные скамьи над высохшей рекой. Тени цеплялись за проволочный трос. Хотя нет — там оказался не один, а много тросов, но какой из них был единственный? Который из них выдержит? Эллен пошатнулась. Темный сад затопила вспышка света. Земля вздыбилась, повешенный заплясал, и мертвые беспокойно заворочались в свежих могилах. Небо разорвал пожар. Пожар — это все огни сразу. И те, что вырываются из окон, и те, что живут в фонарях, и те, что светят с башен. Пожар — это все огни сразу. И те, что согревают вам руки, и те, что вырываются из пушечных жерл. Пожар среди ночи.

Солдаты у пруда бросились на землю. Это место было защищено. Укрытое откосами холма, оно как никакое другое годилось для того, чтобы быстро развести костер и отдохнуть у этого костра после боя. И все-таки казалось, что темный коварный пруд отбрасывает в небо отблески, словно пруд — это тот же самый пожар, наделенный властью и воду кипятить, и разрушать города.

Люди у пруда встали с земли и еще раз наполнили котелок. Котелок запел, и солдаты тоже начали петь. Их песня звучала глубоко и таинственно. Словно в полумгле катилась повозка. Несколько солдат взбежали по склону холма, прислушались к дальнему шуму боя и, пригнувшись, стали вглядываться в тень под деревьями, в лужайку и в небо. Огонь костра ослепил их, и поначалу темнота показалась им непроницаемой, и лучше всего было положиться на волю того, что вырисовывалось в небе.