Великая надежда

— Вероятно, до завтра.

— Со вчера до завтра, Ян, — это время, которое отпущено здесь всем нам!

Эллен мерзла, от печали у нее перехватило дыхание. Она сбросила фуражку. Озноб, как прохладная похвала, коснулся ее волос.

— Что с тобой? — в отчаянии крикнул он. Он схватил ее за руку и с силой притянул к себе. — Чего ты хочешь?

— Домой! — сказала Эллен.

Он вцепился ногтями ей в руки. Она не шевельнулась. Он был в нерешительности. Измученный, он прижался лицом к ее лицу.

— Ян! — сказала она. Ее доверчивость обезоружила его, он оттолкнул Эллен от себя. В ее глазах стояли слезы.

Внезапно на него напала слабость. Раненое плечо болело и снова начало кровоточить. Эллен испугалась. Она хотела сменить бинты, но он не позволил.

— Я схожу за помощью! — сказала она.

Он не хотел никакой помощи, он хотел есть. Она принесла ему то, что нашла. Расстелила на столе белую скатерть, нарезала ему хлеб и налила свежего чаю. Он задумчиво наблюдал за ней. Она двигалась быстро и все-таки отрешенно, серьезно и как будто играя. Они оба очень проголодались. И пока они пили чай, он поверх чашки тихо на нее поглядывал. Она пила молча и смотрела на свои колени. Он предложил ей сигарету. Она старательно попыталась с ней справиться.

Он приподнялся в кресле и тут же снова упал назад. — Со стороны можно подумать, — сердито усмехнулся он, — можно подумать, будто мы собираемся здесь остаться!

— Иногда можно подумать и так, — сказала Эллен. — Тебе нужно окрепнуть, Ян!

— Мне нужно к мостам! — крикнул он.

— Домой, — сказала Эллен.

Домой? Мысли у него смешались. — Ты имеешь в виду, туда, где равнина плачет во сне и дети, как дикие птицы, слева и справа кричат в полях? Туда, где на невидимых границах лежат маленькие городки, а покосившиеся вокзалы мудро остаются позади, когда мимо проносятся скорые поезда? Туда, где круглятся зеленые башни и заостряются лишь тогда, когда этого уже никто не ждет? — Его руки лепили улицы и железнодорожные насыпи, туннели и мосты. Он клялся ей в любви к молодым воронам над сжатыми нивами, к дыму костров, к волкам и ягнятам, и вдруг осекся.

— Что я тебе здесь рассказываю? — Он протянул руки и хотел привлечь ее к себе. — Иди сюда, — сказал он.

Она не шевельнулась.

— Ты это мне, Ян?

— Да, тебе!

— Ты ошибаешься, скажи, что ты ошибаешься!

Он встал и оперся рукой о стол.

— Не забывай мостов! — сказала Эллен.

— Не бойся, — сказал он. Он стоял вплотную к ней и глядел ей в лицо. — Ты, — сказал он, и его разобрал смех. Он так смеялся, что она испугалась, как бы у него опять не началось кровотечение.

— Успокойся, — с отчаянием сказала она, — успокойся, Ян!

Он попросил свою шинель и порылся в карманах.

— Зачем тебе надо к мостам? — недоверчиво спросил он еще раз.

— Домой, — уверенно объяснила Эллен. Она могла бы повторять это снова и снова. Теперь это было куда яснее, чем прежде.

— Это важно, — сказал он ей.

— Я знаю, — отозвалась она.

— Что знаешь?

— Знаю, что это важно!

— Что важно?

Он достал из кармана измятый конверт, написал на нем несколько слов и перекинул его Эллен. Конверт лежал на столе. Лежал тихо, словно всегда был тут. Так и лежал всегда — только что обнаруженный, в ожидании, когда его передадут дальше. Убежище от тоски, весть для мостов. Она знала это и без его объяснений. Но теперь он проникся к ней некоторым доверием.

— Нам надо дальше, — спокойно сказал он, — пока не рассвело. А если я совсем не смогу идти, ты передашь вот это вместо меня.

Эллен кивнула.

— Я покажу тебе дорогу! — Он отнял руку от стола и осторожно пошел к двери.

— Ты куда?

— Просто поднимусь немного по лестнице!

— Ты слишком ослабел, — сказала она. Он покачал головой.

На лестнице была непроглядная тьма. Эллен побежала назад — за свечкой. Остальные свечи продолжали гореть в чужой квартире, и дверь за собой они оставили распахнутой настежь. Так им было хоть немного светлей. Весенний ветер дул сквозь разбитые окна. Кабина лифта застряла посреди шахты. Несколько квартир стояли нараспашку.

Ян хотел взбежать по лестнице, но ничего не вышло. Через два этажа им пришлось сделать передышку. Они сели на темной лестнице, словно дети, вернувшиеся домой с прогулки. Но когда придут отец с матерью? Ян тяжело дышал, оба молчали. Когда они одолели последние ступени, ему снова пришлось опереться на Эллен. Ветром задуло свечу. Дальше наверху окна были заколочены досками. Темнота навалилась на них и не давала понять, как высоко они уже забрались. Они полезли вверх по железной лесенке.

Вот и крыша. Она услужливо простиралась на границе их нетерпения, на краю изнеможения, плоская, тихая, беспечная, а вокруг резвились ночь и огонь. Над крышей рассыпались искры, как стайка вспугнутых светляков. Огонь, как нетерпеливый жених, увивался вокруг тихой крыши: Соглашайся! Соглашайся! Я наряжу тебя в золотое платье! Хватит с тебя щебенки, хватит досок, хватит цемента — только свет, побольше света! Соглашайся!

Забыв о боли, Ян приподнял Эллен. Обнял ее здоровой рукой, засмеялся. Но из-за раны лицо его оставалось сосредоточенным, а движения скованными.