Великая охота

Плащ хлопал и бился, как парус, Эгвейн боролась с ветром и дергала за то, что на ощупь походило на ошейник из гладкого металла. Он не поддавался; отчаянно дергающие его пальцы находили сплошной кусок, одно целое, хотя девушка понимала, что должно быть у него нечто вроде защелки. Серебристые витки, что прежде женщина держала в руке, теперь свисали с плеча Эгвейн, второй конец был соединен с блестящим браслетом на левом запястье женщины. Крепко сжав кулак, Эгвейн изо всех сил ударила женщину прямо в глаз и, пошатнувшись, сама упала на колени, в голове звенело. Ощущение было такое, будто ее в лицо ударил здоровенный мужик.

Когда девушка сумела вновь встать на ноги, ветер уже спал. Многие лошади, вырвав поводья, бегали окрест, среди них Бела и кобыла Илэйн, несколько солдат с проклятьями поднимались с земли. Лиандрин невозмутимо отряхивала платье от налипших листьев и комочков земли. Мин стояла на коленях, опершись на руки, и, будто пьяная, пыталась подняться. Над нею высился крючконосый, из его руки капала кровь. Неподалеку валялся нож Мин, клинок с одной стороны запачкан кровью. Найнив и Илэйн нигде не было видно, и кобыла Найнив тоже куда-то подевалась. Исчезли также несколько солдат и одна из пар женщин. Вторая пара была по-прежнему тут, и теперь Эгвейн разглядела, что они связаны серебристым шнуром, точно таким же, что по-прежнему соединял ее со стоящей рядом женщиной.

Та, присев возле Эгвейн, потирала щеку; вокруг левого глаза наливался синяк. С длинными темными волосами и большими карими глазами, она была миловидной и лет на десять старше Найнив.

– Вот тебе первый урок, – сказала она многозначительно. Враждебности в голосе не слышалось, а только нечто похожее на дружелюбие. – На этот раз я не стану наказывать тебя больше, потому что я должна была быть настороже с только что пойманной дамани. Впредь запомни. Ты – дамани, обузданная, а я – сул’дам, вожатая обузданной. Когда дамани и сул’дам соединены, какую бы боль ни испытала сул’дам, дамани почувствует ее вдвое. Вплоть до смерти. Так что ты должна запомнить: никогда не стоит бить сул’дам и ты должна защищать свою сул’дам пуще себя самой. Я – Ринна. Как зовут тебя?

– Я не… не то, что вы сказали, – пробормотала Эгвейн. Девушка вновь потянула за ошейник; он поддался не больше, чем раньше. Она подумала было о том, чтобы сбить женщину с ног и попытаться сорвать браслет с ее запястья, но отбросила эту мысль. Даже если солдаты и не кинутся на выручку, а до сих пор они вроде бы не обращали внимания на нее и на Ринну, у девушки было очень неприятное предчувствие, что сказанное этой женщиной – правда. Дотронувшись до левой брови, она сморщилась; припухлости не было, значит синяка под глазом, как у Ринны, не будет, но боль все равно чувствовалась. Ее левый глаз, и у Ринны левый глаз. Девушка повысила голос: – Лиандрин Седай? Почему вы позволяете им это делать?

Лиандрин вытирала руки и в ее сторону даже не посмотрела.

– Самое первое, что ты должна запомнить, – сказала Ринна, – ты обязана делать в точности то, что тебе велят, и без промедления.

Эгвейн охнула. Внезапно кожу обожгло и закололо, будто она стала кататься в зарослях жгучей крапивы, – от пальцев ног до макушки, до корней волос. Жжение усилилось, и от боли девушка запрокинула голову.

– Многие сул’дам, – продолжала Ринна тем же почти дружеским тоном, – полагают, что дамани не нужно иметь имен или же пусть они носят те имена, что дают сами сул’дам. Но я тебя поймала и поэтому буду старшей в твоем обучении, и я позволю тебе сохранить твое прежнее имя. Если ты не будешь огорчать меня. Сейчас ты меня немного расстроила. Ты в самом деле хочешь, чтобы я рассердилась?

Сотрясаясь всем телом, Эгвейн стиснула зубы. Она глубоко вонзила ногти в ладони, лишь бы не начать бешено расчесывать зудящую кожу. «Идиотка! Всего-навсего надо сказать, как тебя зовут».

– Эгвейн, – едва сумела она выдавить. – Я – Эгвейн ал’Вир.

В тот же миг жжение пропало. Девушка прерывисто, медленно выдохнула.

– Эгвейн, – произнесла Ринна. – Хорошее имя.

И, к ужасу Эгвейн, потрепала девушку по голове, будто та была собакой.

И тут Эгвейн поняла, что же такое она уловила в голосе женщины – некую доброжелательность по отношению к дрессируемой собаке, а вовсе не дружелюбие, которое может быть выказано к другому человеческому существу.

Ринна хохотнула:

– Теперь ты кипятишься пуще прежнего. Если ты вознамерилась вновь мне врезать, то помни: не бей сильно, а то ведь тебе будет вдвое больнее, чем мне. Не пытайся направлять; этого тебе никогда не удастся без моей недвусмысленно выраженной команды.

У Эгвейн задергалось веко. Она рывком поднялась на ноги и постаралась не обращать внимания на Ринну, если только вообще возможно игнорировать того, кто держит в руке поводок, прикрепленный к ошейнику на твоей шее. Щеки девушки вспыхнули, когда та женщина опять хохотнула. Эгвейн хотела подойти к Мин, но длины поводка, отпущенного Ринной, не хватило, чтобы подойти близко. Она негромко окликнула подругу:

– Мин, что с тобой? Все хорошо?