Великая Ордалия

Подобно всякому стервятнику, он тяжело парил в небесах, взмывая в порывах ветра. Он внушал эмоции, более сильные, нежели просто отвращение. Сам вид его повергал в смятение и не только потому, что кожа его выглядела, словно елозящие по телу кости, в нем было нечто — возможно, какое-то ощущение гниения или порчи, возникавшее при взгляде на эту палево-бледную кожу, или, быть может, какая-то странность в его движениях — вызывавшее тошноту, и некое тревожное, хоть и ускользающее от обыденного восприятия, чувство. Скользя на север, чудовище внимательно всматривалось в кишащую под ним бессчетную мерзость, а затем, развернувшись на юг, воззрилось на бастионы Уроккаса — на груды исходящих чёрным дымом трупов, вспышки смертоносного света и Саккариса, наблюдающего за ним с вершины Мантигола.

Рот инхороя даже явственно произнес какие-то глумливые слова.

Экзальт-магос был обязан сообщить о случившемся своему Господину и Пророку. Вместе с остальными предводителями Ордалии он провел не одну стражу, обсуждая возможность возникновения такого рода непредвиденных обстоятельств. Они сошлись на том, что самая серьёзная угроза для Воинства Воинств в предстоящей битве заключается в характере развертывания Школ. Единожды рассеявшись по вершинам и отрогам Уроккаса, они вынуждены будут там и оставаться до самого конца сражения, чтобы не дать Орде возможности обрушиться сверху на неприкрытый фланг Ордалии и сбросить её в море. Это, в свою очередь, означало, что Консульт, который в иных обстоятельствах не мог надеяться на то, чтобы суметь превозмочь колдовскую мощь Школ, теперь мог игнорировать шанс их непосредственного вмешательства и обратить всю свою силу или своё коварство на какое-либо другое уязвимое место. А, как довелось Саккарису убедиться в Ирсулоре, единственной бреши могло оказаться достаточно для их полнейшего разгрома.

— Они явятся, — предупреждал Келлхус, — они не откажутся от той мощи, что собою представляет Орда и той угрозы, которой она является для нашей миссии. Нечестивый Консульт вмешается. Наконец, братья, вы столкнётесь с нашим врагом во плоти, сразитесь с Причиной, что движет вами.

Слова, обратившие их сердца в кулаки!

По крайней мере тогда. И сейчас Саккарису достаточно было повернуться, чтобы узреть Даглиаш и белое сияние, исходившее от его Господина и Пророка, обтачивающего темнеющие руины. Он мог бы отправить весть ему или кому-то из своих собратьев — великих магистров… но не сделал этого.

Несмотря на всю свою мощь и знания, он в той же мере был человеком Кругораспятия, как и все прочие. И, подобно им, остро ощущал некие перемены в уместности, вытекавшие из смены места их пребывания и изменения господствующих сил. Память о доме истончалась в его сознании, становясь чем-то, лишь ненамного большим, нежели тусклая искорка или замаравшая страницу клякса. Долгое время они шли сумеречными областями, где не было иной власти, кроме власти жестокости. Но сейчас… сейчас они явились прямо к стану своего вечного, непримиримого врага. И здесь… здесь земля отзывалась воле более злобной, более чудовищной и ужасающей, нежели любая другая известная этому Миру. Великая Ордалия стояла на самом пороге Голготеррата — прямо у его внешних ворот.

И дикость разгоралась внутри экзальт-магоса также, как и в душах прочих мужей Воинства. Пробудившаяся тьма.

Ибо он, как и все остальные, не избежал причащения Мясом.

На вершине Мантигола, глядя на беснующиеся равнины, Апперенс Саккарис хохотал, не заботясь о том, что соратники обеспокоенно поглядывают на него. Экзальт-магос заходился смехом, в котором звучал голос, что этот Мир не слышал уже два тысячелетия…

Ауранг… Ауранг! Мерзкая бестия. Старый враг.

Ну наконец-то.

Поначалу Пройас со своей свитой старался держаться повыше, чтобы иметь возможность обозревать всё Святое Воинство целиком, но решение это оказалось ошибочным, особенно с учётом того, что склоны вздымались всё круче, становясь при этом всё сильнее изрезанными трещинами и разломами. Катастрофа, которой так опасался Пройас, всё не наступала. Даже изнурённые быстрым бегом, даже стиснутые в ослепшие толпы, мужи Ордалии были неудержимы. Всесокрушающий прилив охватывал бурлящие шранчьи массы, поглощая их и оставляя на своём пути целые поля, растоптанных и залитых лиловой кровью тел. Как отдельные люди, они ревели, кромсали и молотили врагов, но как множество они …потребляли, не столько обращая врагов в бегство, сколько не позволяя им ускользнуть. Пройас потерял троих из своей свиты, пытаясь спешно продвигаться вперёд, ибо единственное, что он мог сделать — так это оказаться в нужном месте в тот миг, когда сей стремительный напор в конце концов неизбежно угаснет. И тогда он направился вниз — к побережью, направляя лошадей прочь с переполненных толпами склонов.