И он зарыдал, когда Келлхус сказал ему об этом на сешарибских равнинах. «
Человек, у которого никогда не получалось по-настоящему склониться перед кем или чем бы то ни было.
Всё это время, склоняя голову в молитвах, он на самом деле не смог бы произнести ни одной из них, он выстаивал торжественные церемонии, которые едва выносил — не говоря уж о празднествах, и убивал сотни и тысячи людей ради веры, которую считал вещью скорее выгодной, нежели убедительной…
И лишь
Кто же начинает поклоняться пророку, лишь
Это Мясо — почти наверняка.
Но его это не заботило. Да и не могло заботить, не тогда, когда Анасуримбор Келлхус, попирающий небеса и сияющий грохочущими смыслами, извергал вовне внутренности земли, потроша целую гору!
Создатель Тверди!
Колодец Вири теперь уже углубился настолько, насколько высоко возносился ранее Циворал — или даже глубже. Его устье было выщерблено, напоминая кратер, но ниже края он превращался в цилиндрическую шахту, поверхность которой была украшены тотемическими барельефами, казавшимися слишком незатейливыми и недостаточно выпуклыми, чтобы быть творением нелюдей. Раскинув руки и запрокинув назад голову, Святой Аспект-Император понуждал эту Дыру, опорожняя её глубины.
Руины Ногараль, кувыркаясь, взмывали ввысь к самой вершине извергающегося из недр гейзера, а затем разлетались стороны, словно скатываясь по невидимым желобам, и обрушивались всесокрушающим каменным ливнем на стены и башни Даглиаш. Обломки казались брошенными нищим полугрошами, вызывая некоторое беспокойство лишь по поводу того, где они могут упасть, но их падение не было отдано на волю случая.
Консульт. Какую уловку они теперь ещё могли надеяться изобрести. Какую хитрость или обман?
Стремление разделить свою радость охватило его и он обернулся к своей дружине. Его копьеносец Богуяр, из племени холька, беззвучно ревел на остальных, лицо его алело ужасающим цветом Приступа. Отряд разбрёлся по Риборралу, люди обменивались взглядами или возбуждённо всматривались в своего Господина и Пророка, стоящего на вершине башни, созданной из кувыркающихся в небе руин. Саубонов костлявый щитоносец, Юстер Скраул, оказался единственным выбившимся из этого правила. Как всегда чудной, он стоял, развернувшись всем телом к торчавшему над северной стеной призраку Ингола — и лишь лицо его оказалось повёрнутым в сторону извергающегося шлейфа из земли и обломков. Однако, и принятая им поза и его взгляд выдавали душу откровенно пораженную, но не тем, что он видел — и на чем должен был бы сосредоточится его взор — а неким незримым, но сокрушительным итогом.
Побагровевший холька, кривясь и потрясая своими огромными кулаками, стоял перед возносящимся потоком, плечи его простирались вширь настолько же, насколько Гванвё вышла ростом. Он орал, лицо его смяла гримаса свирепого помешательства…
Тревога пронзила Саубона, словно арбалетный болт. Неистовая радость и благоговение отступили. Просто для того, чтобы как то повлиять на происходящее, он крепко хлопнул ладонью по левому плечу Богуяра — не столько, чтобы унять гиганта, сколько, чтобы получить хоть какое-то время на раздумье. Краснобородый холька яростно обернулся, роняя слюну. На мгновение он замер, громадный и ужасающий, глаза распахнуты слишком широко, чтобы суметь углядеть ими что-либо кроме убийства.
Услышать же можно было одну лишь Орду.
— Возьми себя в руки! — проревел Саубон своему копьеносцу, только для того, чтобы тут же рухнуть на спину. Обезумевший холька навис над ним, воздев свою огромную секиру. С неким недоумением, Саубон понял, что сейчас умрёт…
Краем глаза он увидел вспышку света — сверкающего и исходящего откуда-то снизу.
А затем башраги обрушились на них.