Великая Ордалия

Все присутствующие воины устремились наружу, во главе с Искаулом исчезнув во мрачных устах имперского Зала Аудиенций. Аппаратии, бурлящим потоком блистающих кольчуг и церемониальных облачений, последовали за ними и, в конце концов, рядом остались лишь около дюжины рабов, двумя рядами стоявших перед ней на коленях, приложив свои лбы к украшенному керамическими изразцами полу. Где же Телли?

Она стояла, возвышаясь над кучкой слуг и ожидала, когда терраса, наконец, опустеет. Восходящее солнце отбрасывало тени на спину части рабов, трое из которых были одеты, а один обнажен.

И тут она ощутила ещё одну постигшую её катастрофу — на сей раз, пришедшую изнутри её сердца. Она повернулась к своему городу, всё больше ужасаясь его руинам, ощущая всё большую скорбь, всё большую тяжесть поступи, растаптывающей её потроха. Момемн!

Свежий менеанорский бриз уже очищал воздух от пыли, окутавшей базальтовые высоты Ксотеи, обнажая разрушенные вереницы окруживших её меньших храмов. Телли? Что могло её так задержать? Порывы ветра отбросили завесу пыли с более отдаленных, но всё также развороченных стихией и расчерченных длинными утренними тенями, городских кварталов. Открывающийся вид изумлял душу, словно ратное поле после яростной битвы, ибо посреди безумного нагромождения поверженных зданий, высились без всякой системы или зримого смысла, и уцелевшие. Момемн!

И туча врагов всё также клубится на юге чудовищной стаей злобного воронья.

В её горле застыл ком, подступила тошнота. Над городом повис жуткий, невозможный плач. Тонкое, пронзительное рыдание десятков тысяч сокрушенных душ, возносящееся к осенним небесам.

Момемн! Сердце Империи! Твердыня Анасуримборов!

Ныне ставший местом стенаний. Разгромленным некрополем.

Всеобщей могилой.

Кровь застучала в ушах. Она с шипением плюнула, протиснув слюну меж стиснутых зубов. Сомнений нет и притворятся далее невозможно. Землетрясения удел Сотни. Это всем известно!

Кара настигла её… и не были ложным тщеславием подобные мысли. Уже нет.

Боги сделали это. Боги охотятся за ней и её детьми. Идет охота.

И Благословенная императрица бросилась следом за своими министрами, взывая к возлюбленным душам.

— Это Знак! — ревел Фанайял у входа в шатер, — Чудо!

Приближенные падираджи толпились у порога, ибо по тону беседы ясно было, что он разговаривает с ней. Тем не менее, Маловеби последовал за ним в сумрак и духоту, разящую мускусом и воняющую простынями, замаранными бесчисленными совокуплениями.

Псатма Наннафери, рассевшаяся на своей кушетке, взглянула на него без интереса или удивления, а затем вновь обернулась к своему пленённому похитителю.

— Нечто было начертано, — насмехалась она, — но начертано не для тебя!

— Посланник? — осведомился Фанайял голосом столь же безжизненным как и выражение его лица.

— Я-я, — запинаясь, пробормотал Маловеби, — позабыл свой, ээ… — он моргнул, глотая слюну, — свой хлеб.

— Скажи ему, богохульник! — зашлась хохотом ятверская ведьма, — Поделись с ним знанием, как одна проклятая душа с другой.

Маловеби не имел ни малейшего понятия о том, что тут случилось, догадываясь лишь, что это как-то связано с ним.

— Я… эээ..

Но Фанайял лишь бросил на женщину ещё один бешеный взгляд.

— Не это! Ты не сможешь забрать у меня это!

Она наклонилась вперед, опершись одной рукой на колено, и плюнула на награбленные падираджей бесценные ковры.

— Палец не может украсть у руки. Я стою слишком близко, одесную Матери, чтобы забрать то, чем она одарила.

Падираджа провел рукой по лицу и дважды быстро моргнул.

— Я знаю то, что знаю, — проскрежетал он, с натугой поднимая стойку со своей кольчугой из груды беспорядочно раскиданного в сумраке роскошного барахла. — Знаю что нужно сделать!

— Ничего ты не знаешь! — прокаркала Псатма, — И чуешь это, словно гнойник в своём сердце!

— Заткнись, сумасшедшая баба!

— Скажи ему! — заклинала она ошеломленного чародея Мбимаю, — Поведай о том, что он знает и так!

— Заткнись! Замолчи!

Псатма Наннафери завизжала от смеха, исполненного омерзительного соблазна и напоенного древней гнилью.

— Скажи ему, что Матерь содеяла это! Что его Чудо — работа языческого демона!

— Фан именует тво..!

— Фан? — неверие в её голосе было столь очевидным, столь абсолютным, что её чувственное контральто, казалось, оттеснило прочь все прочие звуки. — Фан просто обманщик. Фан это то, что случается, когда философы начинают поклонятся собственным бредням!

Фанайял с искаженным яростью лицом нависал над ней, его усы болтались поверх ощеренных зубов, он занес готовую разить руку.

— Од-од-одинокий Бог! — проревел падираджа. — Это его рук дело!

— Ага. Только слегка рас-рас-распиленного! — насмехалась она, издевательски хихикая.

— Я сейчас ударю тебя!

— Так ударь! — вскричала она, голос её загремел так, что кожа посланника покрылась мурашками. — Ударь и услышишь как я запою! Пусть все твои родичи узнают, что стены Момемна обрушил Бог Бивня! Бог идолопоклонников!