Великая Ордалия

Матерь топчет стопою своею лик Творения. Селеукаранская сталь рассекает пелену осколков, волшебным желобом отводя их в сторону, как отводила всегда. И погружается в горло его. Нечестивая мерзость хрипит, задыхаясь, как извечно хрипела и задыхалась… Шлюха Момемнская издаёт крик, в котором слышится страсть, превосходящая просто радость или просто страдания.

Её муж изумленно взирает, исчезая под опрокидывающимися опорами огромного зала.

Простёрши руки, Дар Ятвер смотрит наверх, обозревая то, что осталось от сводов, и заключая в объятия уже случившееся.

Императрица взывает, — Лови.

Видишь! — безмолвно верещал имперский принц своему близнецу. — Видишь!

Игра. Всё время это была Игра!

Оставалось лишь только играть.

Игра была всем, что имело значение.

Он взбежал по Ступеням процессий вслед за своей матерью, мельком бросив взгляд в уцелевшее Великое зеркало и увидев там лишь ангелоподобного мальчугана, чумазого и перепачканного кровью — ухмыляющегося, как возможно решили бы многие, странно и неестественно. А затем пещерный сумрак имперского Зала аудиенций окружил и объял его, и он увидел свою мать, стоящую в бледном, лишенном оттенков свете, исходящем от проема на месте отсутствующей стены. Он беззвучно крался между колоннами и тенями меньшего придела, пробираясь к западной части огромного зала. Довольно быстро он обнаружил Ухмыляющегося Бога, стоящего у одного из поддерживающих своды столпов, так, что его нельзя было заметить с того места, на котором остановилась она. Его охватил жар, столь очевидны были возможности… и уязвимости.

Пожалуйста… — возрыдал Самармас из ниоткуда. — Окликни её…

Их мать стояла на нижнем ярусе Зала аудиенций. Её руки распростерлись, она склонила голову, подставив лицо под потоки холодного света… словно ожидая чего-то…

Окликни её!

Миг этот показался ему столь мрачным и столь восхитительным.

Нет.

И затем он ощутил её, выворачивающую желудок, тошнотворную Метку… и понял каков настоящий приз в той игре, в которую они тут играли.

Отец!

Да. Четырехрогий Брат охотится за отцом — тем, кто был для него человеком и наиболее устрашающим и ненавистнейшим!

Кельмомас застыл от изумления и ужаса, а затем едва не вскричал от прилива свирепой убежденности. Он всё это время был прав! Порывам его души присуща была их собственная Безупречная Благодать — их собственная Добрая Удача! Теперь это виделось совершенно ясно — и то, что уже случилось, и то, что ещё произойдет…

Мать в оцепенении преодолела пространство, где люди обычно передвигались лишь на коленях, её одежды зашуршали, когда она приблизилась к участку пола, простершемуся под Мантией. Имперский принц следил за её продвижением из сумрака колоннады, на лице его, сменяясь, кривились гримасы — то радостные, то злобные, то гневливые. Душа его дурачилась и отплясывала, пока тело продолжало подкрадываться всё ближе.

Ну разумеется! Сегодня! Сегодня тот самый день!

Боевые рога металлическими переливами всё ещё гудели в отдалении. Она остановилась на самой нижней ступени тронного возвышения. Сияние неба выбелило её опустошенный лик.

Вот почему Момемн разорвало на части! Вот почему так щедро лилась кровь Анасуримборов!

Она увидела отца, но предпочла не узнать его, ожидая приближающееся видение так, как ждала бы обычного подданного, а потом … она просто осела пустым мешком у его ног. Отец подхватил её и опустился рядом на колено, демонстрируя такую же сокровенную близость, какую мальчику приходилось видеть меж ними ранее. Её образ поплыл в его глазах, искаженный отвратной близостью его Метки.

Вот! Вот почему явился Князь Ненависти! Чтобы посетить коронацию нового и гораздо более щедрого государя. Того, кто мог бы смеяться, сгребая воющие души в топки Преисподней! Размышляя так, мальчишка вовсю напевал и хихикал и в душе своей он уже прозревал всё это — величие, ожидающее его в грядущем, поступь Истории, той, что уже свершилась! Кельмомас Первый, Наисвятейший Аспект-Император Трёх Морей!

Окруженный ореолами эфирного золота, отец стоял на тронном возвышении, поддерживая почти что лишившуюся сознания мать, и вглядываясь в разбитую чашу её души…

Внезапно, он выпустил маму из рук и воздвигся над её стонами ликом, очерченным тенями и светом.

— Что ты наделала?