Великая Отечественная – известная и неизвестная: историческая память и современность

Таким образом, выработка японской военной стратегии в период с 1 сентября 1939 г. по 7 декабря 1941 г. прошла ряд этапов и подвергалась воздействию разных по значению факторов. Попытки Берлина втянуть СССР в Тройственный пакт вновь обострили отношения Токио с Москвой по вопросу о северосахалинских концессиях, и выйти из ситуации японцы смогли только смелым маневром с подписанием в Москве договора о нейтралитете. Токио продолжил рискованное политическое фехтование и с Берлином, ответив на подписание «пакта Молотова – Риббентропа» указанным договором с СССР, тайный смысл которого заключался в обеспечении подготовки японского удара в южном направлении. Немецкие планы совместного германо-японского удара по СССР с запада и востока рушились, и на этом фоне Берлин преподнес Японии еще один «подарок» – разгром Франции, к индокитайским колониям которой Япония имела давний и устойчивый интерес. Теперь Токио получил еще один довод в пользу «южного варианта» своего участия во Второй мировой войне.

И, тем не менее, к началу войны на Тихом океане японские власти подошли с весьма спорными результатами своей внешней политики. Было очевидно, что с началом боевых действий оставшиеся международные экономические связи Японии будут разорваны, а между тем дефицит только нефти составлял 500 тыс. тонн[807]. Попытки развития технологий синтетического горючего (установки Фишера-Тропша) дали минимальный результата: «из 1054 тыс. тонн синтетического топлива, запланированных на 1941/42 бюджетный год, было произведено 165 тыс. тонн»[808]. В 1941 г. у Японии имелось стратегических запасов нефти в 7 млн тонн[809], однако в апреле 1942 г. это количество снизилось до 5 млн тонн[810]. Исходя из этого можно понять экономическую неизбежность японского удара по Перл-Харбору – только после этого, 10 января 1942 г. Япония, все острее нуждаясь в нефти Нидерландской Индии, объявила Нидерландам войну, и уже к марту необходимые японцам территории были ими заняты; США же после полученного удара утратили свои возможности выступать гарантом «договора четырех держав». Захватив в хорошем состоянии нефтедобывающую и нефтеперерабатывающую промышленность Борнео (Калимантана), японцы смогли обеспечить себе уже в 1942 г. 1,4 млн тонн нефти. Именно эта нефть была спасением для Японии, и ее источники Токио был готов защищать до последнего – в начале августа 1945 г. японцы согласились предоставить Нидерландской Индии независимость (на своих условиях), очевидно полагая, что индонезийцы после этого (не желая возвращения колониальных властей) поддержат японскую армию. (Столь же отчаянно немецкие военные власти пытались удержать последние источники нефти в Венгрии, перебросив для этого резервы даже из-под Берлина.)

Отдельной темой являлись и японские интересы к нефтяным месторождениям Бирмы, что обусловило нанесение удара в декабре 1941 г. и по главной базе британского флота в регионе (Сингапур)[811].

30 марта 1944 г. японское руководство, все отчетливее понимая, что обороноспособность Японии начинает явно зависеть от позиции Москвы в вопросе войны на Тихом океане, пошло на подписание протокола о передаче СССР нефтяных концессий Северного Сахалина[812]. Позже, в самом конце войны, Япония, обращаясь к советскому руководству фактически с просьбой о посредничестве в отношениях между Токио и англо-американскими союзниками, вновь подняла нефтяную тему – взамен Токио был готов отказаться от покровительства Манчжоу-Го, отказаться от рыболовных концессий (еще одна острая тема в довоенных советско-японских отношениях) и положиться в деле снабжения нефтью на советскую сторону (т. е. закупать нефть у СССР). Понятно, что высшее кремлевское руководство – в условиях спешной подготовки к советско-японской войне – не было заинтересовано в такого рода посредничестве, тем более, что скорое завершение Второй мировой войны обещало гораздо больше[813]. 11 февраля 1945 г., под занавес Ялтинской конференции, лидеры «Большой тройки» подписали соглашение о вступлении СССР в войну на Тихом океане, в котором, в частности, говорилось о возвращении «Советскому Союзу южной части о. Сахалин и всех прилегающих к ней островов»[814], что прямо подразумевало окончательную утрату Японией концессионных прав де-юре на нефтедобычу и в северной части острова.

Если потеря Третьим рейхом нефтяных месторождений Румынии и Венгрии автоматически означала конец нацистского государства (даже при наличии производственных мощностей искусственного бензина), то в отношении Японии этот тезис не менее категоричен. Британский историк Барри Питт утверждал: «…ко времени признания Германией своего поражения Япония оказалась полностью отрезанной от всех источников нефти. Предпринятая Японией авантюра закончилась провалом»[815].