Как уже упоминалось, в предвоенных и военных планах «великих держав» нефти уделялось значительное внимание. Можно сказать, что международные отношения начального периода войны во многом вращались вокруг нефтяных вопросов. Так, советский дипломат и переводчик В. М. Бережков писал в воспоминаниях о политической атмосфере первых военных лет: «…слухов в первые месяцы 1941 года ходило по Берлину невероятное множество. Они были связаны прежде всего с перспективами дальнейшего хода войны. Кто окажется следующей жертвой германской агрессии? Когда начнется вторжение в Англию? Скоро ли вступят в войну Соединенные Штаты? Куда двинется Япония? …Захватят ли немцы нефтеносные районы Ближнего Востока? Все эти и другие вопросы были предметом споров, догадок, пророчеств и пересудов»[796]
. Показательно, что дипломат зафиксировал близость проблемы немецкого продвижения к нефти Ближнего (скорее, Среднего) Востока и колебания японского военно-политического руководства. Очевидно, что ситуация первых месяцев войны была весьма неопределенной, оружие только начало действовать и, возможно, был еще шанс у дипломатии. Соответственно, большой интерес для анализа ситуации представляет комплекс непростых советско-немецких, советско-японских и японо-американских отношений по нефтяной проблеме осени 1940 – весны 1941 г.СССР и Германия, найдя общий язык на почве решения польской проблемы, существенно расходились в нефтяном вопросе. Берлин, как известно, был недоволен решением Москвы включить в состав СССР территорию Бессарабии и Галиции. Недовольство Гитлера касалось не столько проблемы проживавших на данных территориях фольксдойче, сколько опасного для Германии советского приближения к нефтепромыслам Плоешти.
Был и другой повод для досады – по итогам раздела Польши именно СССР достался Дрогобыч-Бориславский нефтеносный район (на юге современной Львовской области Украины). Вопрос об их новой территориальной принадлежности постепенно зрел на протяжении советско-германских контактов августа – сентября 1939 г., ибо Германия, остро нуждавшаяся в устойчивых поставках нефти, была прямо заинтересована в получении этого района. Поставки румынской нефти в то время составляли пусть значительную, но все же лишь часть немецких потребностей (порядка 25 %), а масштабное производство синтетического горючего было делом будущего. И венгерские нефтепромыслы в Надьканижи, и польские в указанном районе при всей их ограниченной продуктивности не могли не интересовать нацистское руководство самым серьезным образом.
Берлин активно боролся за контроль над Дрогобычским бассейном и, все же, проиграв территориально, смог гарантировать свой интерес экономически – в ходе обмена письмами между Молотовым и Риббентропом был установлен порядок поставок из СССР такого количества нефти, которое Германия могла бы получать, имея промыслы в своем распоряжении (эта нефть даже не входила в общий объем советского экспорта в рейх по двусторонним торгово-экономическим соглашениям)[797]
.Берлин прекрасно понимал позицию Москвы – в ответ на вторжение немецких войск в СССР Москва могла бы воспользоваться уязвимостью румынских месторождений, и поэтому гитлеровцы усиливали свое военно-политическое присутствие в Румынии вплоть до 22 июня 1941 г.
Москва, в свою очередь, понимала причину немецкого интереса к нефтяной проблеме, и потому Сталин упорно заставлял немецкое руководство обсуждать вопрос о судьбе японских нефтяных концессий на Северном Сахалине. В ходе визита Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. тема настойчиво поднималась не раз и явно с тем, чтобы немцы обязательно известили об этом своих союзников-японцев.
Вопрос о концессиях оказался для Берлина резонансным – о проблеме серьезно размышляли в Берлине не только дипломатические, но и военные круги. Ф. Гальдер, начальник штаба Верховного командования сухопутных войск, описывая колебания гитлеровского руководства по поводу итогов визита В. М. Молотова в немецкую столицу, записал 3 декабря 1940 г.: «Русские согласны присоединиться к Тройствен ному пакту в случае заключения пяти секретных протоколов… 4. …Япония должна отказаться от своих концессий на Сахалине»[798]
. Предположительное присоединение СССР к пакту Германии, Италии и Японии кардинально изменило бы характер Второй мировой войны, и военные круги Германии должны были это учитывать.