Великая Отечественная на Черном море. часть 2

В течение длительного времени захоронением останков наших воинов занимались румынские военнопленные, более послушные и более напуганные пленом, чем гордые тевтоны… Проблема захоронения наших павших в апреле-мае 1944 года воинов – отдельная тема разговора. Почитайте воспоминания военных журналистов, прибывших вслед за войсками в Севастополь 12-13 мая. Склоны таких высот как Сапун-гора, Федюхины высоты, Мекензиевы горы были не фигурально, а фактически завалены горами трупов. Особенно поражали склоны Сапун-Горы, где полегли целые полки и бригады…

Для Крыма середины мая такое «явление» грозило массовыми инфекциями для войск и экологической катастрофой для населения. Можно ли было в этих условиях вести речь о систематическом и «правильном» захоронении? Хоронили в громадных братских могилах, часто с нарушением всех норм должного системного контроля, не говоря уже о положенном ритуале… Так что у нашей военной и новоявленной гражданской администрации на этот счет была реальная «отмазка». Так или иначе, но громадные братские могилы образовались в местах наиболее интенсивных боев, и в последствие особых вопросов по их числу и содержанию первые десятки послевоенных лет не возникало, по крайней мере, у непритязательных родственников воинов, павших в боях за освобождение Севастополя.

Появление отдельных памятников, а затем их внезапное «перемещение», либо исчезновение – уже тема отдельного разговора. К примеру, первые два года после окончания боев вдоль Балаклавской долины, и дальше – по направлению к мысу Херсонес скорбно чернели многие десятки наших сожженных танков… Очень большое число подбитых и сгоревших танков для столь небольшого района боев. Вполне закономерно, что консервативные танкисты, связанные особой корпоративной спайкой, погребли своих погибших однополчан в отдельной братской могиле, поставили солидный памятник. Любопытно было бы узнать, куда подевался этот памятник танкистам, стоявший ранее в районе хутора Пятницкого?

В майские дни 1964 года мне пришлось быть свидетелем весьма необычного зрелища: прямо рядом с этим памятником было организовано грандиозное застолье, среди участников которого офицеров в званиях от капитана до генерала было не менее пяти Героев Советского Союза. Нас, севастопольских мальчишек, было трудно удивить обилием наград на мундирах собравшихся, но тот факт, что один из «героев» был военным врачом в звании капитана, нас необычайно заинтересовал. Хорошо подвыпившие офицеры дружелюбно восприняли наше любопытство и объяснили, что героический медик – бывший санинструктор танковой бригады. Что же эта были за танковые атаки, где даже санитары становились героями?

Своим появлением и последующим существованием этот памятник вызывал массу вопросов, на которые у местных властей не всегда находились вразумительные ответы. Видимо, это и явилось основной причиной того, что со временем, обелиск с перечислением наших потерь в танках и их заживо сгоревших экипажах «заменил» (?) обезличенный танк – пямятник на склоне Зеленого холма, нависающего над автовокзалом. Кстати, мало у кого возникает вопрос, а как этот танк оказался на Зеленом холме, каким ветром его туда занесло? Атака нашей танковой бригады из района Максимовой дачи по Лабораторному шоссе в направлении железнодорожного вокзала – это тема отдельного разговора… Поставили памятник, перенесли памятник, разрушили памятник… По крайней мере, есть предмет и есть проблема… Сложнее все обстояло с воинами, павшими в период обороны города с ноября 1941 по июль 1942 года.

В первых же отчетах по обороне Севастополя была озвучена цифра потерь германской и румынской армий под Севастополем в 300 тысяч человек. На удивление достоверность этого числа потерь поначалу не оспаривал даже Манштейн в своих мемуарах, опубликованных в России в 1956 году. Потери же наших войск в ходе обороны Севастополя в разные времена назывались от 120 до 200 тысяч человек. И только когда в последние годы мы были вынуждены признать гибель в последние дни обороны и пленение после завершения борьбы за Севастополь более 80 тысяч человек, цифра наших потерь в 100-120 тысяч уже стала восприниматься не более, как откровенная издевка над памятью павших бойцов…

По сопоставлению этих чисел выходило, что за время напряженных и кровопролитных боев за Севастополь мы до мая-июня 1942 года и потерь-то не имели? Из плена по народной статистике возвращался каждый пятый… Но эта статистика не годилась для защитников Севастополя, оказавшихся в плену. С ними у немцев был особый «разговор», в процессе которого и образовался особый «счет»…

Итак, возник вопрос о потерях советских войск в период обороны Севастополя, учете этих потерь и местах захоронений погибших воинов и жителей города.