Великая Парагвайская война

Вскоре к беспощадному избиению присоединилась бразильская пехота, вторично перешедшая реку. Парагвайцы храбро, но неумело отбивались штыками и копьями, либо пытались спасаться бегством, но мало кому это удалось, так как бразильцы преследовали убегавших. Лишь немногие, в том числе генерал Кабальеро, которому по должности полагалась лошадь, сумели покинуть поле битвы. Таким образом, отважный полководец в третий раз спас свою жизнь, бросив остатки вверенной ему армии.

В описании дальнейших событий бразильские и парагвайские источники снова радикально противоречат друг другу. Парагвайцы заявляют, что уцелевшие бойцы Кабальеро спрятались в густых зарослях деревьев и кустарника, росших по краям поля Акосты, а бразильцы подожгли эти заросли, зная, что там, в основном, укрываются женщины и дети. В результате сотни человек задохнулись в дыму или сгорели заживо.

Бразильцы же утверждают, что ничего подобного они не делали, а все жертвы сражения погибли от ружейно-артиллерийского огня, либо – в рукопашной. Как бы там ни было, а соотношение потерь не оставляет сомнений в том, что бразильские солдаты в ходе боя начисто забыли о гуманности.

Современный парагвайский рисунок, изображающий героических защитников позиции на поле Акосты

Армия принца, согласно официальным данным, потеряла всего 46 человек убитыми и 259 – ранеными, парагвайцев же погибло от двух до трех тысяч, точно их потери никто не считал. Еще 1200 солдат и офицеров попали в плен. Бразильцам достались все парагвайские пушки и 42 повозки, в том числе богато украшенная карета Лопеса, которой он редко пользовался, предпочитая седло.

На закате Гастон Орлеанский проехал по полю битвы, усеянному тысячами изрубленных, исколотых штыками и разорванных шрапнелью детских тел. По воспоминаниям одного из его адъютантов, капитана Альфредо Тауная, принц был потрясен увиденным. Он сидел на коне, сгорбившись, ни с кем не разговаривал и лишь время от времени что-то невнятно бормотал. Принц был глуховат, возможно, он думал, что говорит про себя, но ехавший рядом Таунай услышал его, разобрав две фразы: «Боже, ради чего все это?» и «Зачем я здесь?»

Немного отвлекаясь от повествования, стоит отметить, что в 1948 году парагвайцы официально провозгласили дату битвы на поле Акосты «Днем детей» (Dia de los Ninos) и ежегодно отмечают этот «праздник», делая акцент не на ужасе и трагизме произошедшего, а на героизме, патриотизме и самоотверженности юных солдат. Наивысшего подъема жертвенный культ Акоста Ню достиг при очередном диктаторе Альфредо Стресснере, правившем с 1954 по 1989 год, но и сейчас «День детей» регулярно отмечается настолько широко, насколько может себе позволить относительно небольшая и небогатая страна.

Парагвайских мальчиков учат тому, что при необходимости каждый из них должен радостно и без колебаний отдать жизнь за родину, как это сделали тысячи детей полтора века назад. А символами подобного воспитания являются проводимые 16 августа массовые шествия с государственными флагами, театрализованные представления и парады школьников в военной форме времен Великой войны.

Когда диктатура Стресснера ушла в прошлое, некоторые парагвайцы, пользуясь наступившей свободой слова, начали обвинять Лопеса в том, что он фактически прикрылся детьми, хладнокровно послав их на смерть, чтобы отсрочить ставший уже очевидным и неизбежным крах своего режима. Они также говорят о неуместности празднования даты, которая, по здравому рассуждению, должна стать днем национального траура.

В таком ключе написана, например, книга парагвайского историка и журналиста Андреаса Колмана Гутьерреса «Акоста Ню», изданная в 2013 году. Однако с другой стороны, подобные мнения в Парагвае не превалируют, а для большинства его жителей Франсиско Солано Лопес по-прежнему остается непогрешимым кумиром.

Парагвайские дети-солдаты, попавшие под последнюю волну мобилизации и захваченные в плен летом 1869 года. Им повезло гораздо больше, чем тысячам их сверстников, погибшим в Пирибебуе и на Кампо-Гранде

На поле Акосты почему-то нет никакого памятного знака. Скромный мемориал сооружен в городе Эусебио Аяла (бывший Барреро Гранде), расположенном в десятке километров от места битвы. А само поле пользуется мрачной репутацией у жителей окрестных деревень. Хотя со дня трагедии прошло уже почти 150 лет, многие из них до сих пор стараются избегать этого жуткого места. Суеверные крестьяне рассказывают, что по ночам оттуда порой доносятся звуки, похожие на жалобные крики и детский плач. Они верят, что это кричат и плачут души убитых, чьи непогребенные тела остались лежать на выжженной земле.