Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов. 1916–1926

12 июля. В 8 часов утра после чая меня вызывают с вещами в ГПУ; я был уверен, что меня пошлют на Шепетовку и далее в Россию. Но какой-то чин объявляет, что я высылаюсь обратно в Польшу. Я ссылаюсь на справку врача, на мой возраст – все напрасно, таково распоряжение старшего следователя. Прошу повидать его, но безуспешно. С одной стороны, рад, что освобождаюсь от грозившей вследствие ареста опасности, с другой стороны – страшно досадно, что все предприятие мое, с таким трудом подготовленное, рушится. «Получите ваши деньги обратно. Сколько у вас взяли в Кривине?» – «65 долларов». – «Расписку имеете?» Подаю. Оказывается, в ней значится лишь 55 долларов. Я объясняю, что ночью в Кривине не прочитал расписки, не до того было, что плохо вижу. Считают деньги, оказывается – 65 долларов, кои мне целиком и возвращают, несмотря на разницу в 10 долларов, с распиской.

Нас пятерых, в том числе и Петра, ведут обратно в Кривин под конвоем трех красноармейцев. При проходе через базар дал им по их просьбе рубля два на закуску и табак. Они уговаривали меня нанять подводу, зная, что у меня есть деньги. «Все равно отберем на границе», – говорили они, но ничего подобного не случилось, да и конвоировали другие. Я отказался. День был прохладный, за подводу просили дорого, и пройти четырнадцать верст было в такое утро приятно. Я снова попросил не идти песчаным большаком, и мы скоро свернули на луговые тропы, но шли по иному пути, чем на днях. Тот же мирный малороссийский пейзаж, полный свежести и зелени.

В село ехало много телег с празднично одетым людом. Оказалось, что сегодня Петров день по старому стилю и народ ехал к обедне. Итак, я справлял свои именины в России! Хоть и под конвоем красноармейцев, но прогулка в это свежее утро была приятна. Мы шли не торопясь, присаживались курить.

Припомнился мне Петров день в нашем чудном подмосковном, где я пять трехлетий предводительствовал, когда съезжались со всего уезда и приезжали из соседних уездов, за стол, скорее за столы садилось до 80 человек – ярмарка, народный праздник…

Между тем мы подошли к реке Горынь, которая, извиваясь, как Змей Горыныч, впадает в Припять. Нам пришлось, разувшись и засучив штаны, которые все-таки намочили, перейти через впадавшую в Горынь речку. Крестьянские девушки, идущие к обедне, высоко подняв подол, тоже переходили речку. Наша стража отпускала им недвусмысленные солдатские остроты; те, не смущаясь и отнюдь не запуганные, бойко давали им реплики.

Когда мы поднялись на берег, вдруг набежала туча и ударил гром. Сейчас же полил ливень с градом величиной в лесной орех. Мы побежали обратно к дикой груше у берега Горыни. Когда мы бежали, град колотил в затылок и больно сек уши. Лошади, в пасшемся на лугу табуне, стали как-то ежиться, потом беситься, бросились, несмотря на крик мальчишек, вплавь в реку и, подстегиваемые градом, умчались на другой берег, вероятно в деревню. Груша плохо нас защищала, град отсекал листья и целые ветви, и мы промокли насквозь, как и наши мешки. Вскоре засияло солнце, и мы зашагали по земле, белой от града, который минут десять хрустел под ногами.

«Была засуха, попы перемолили, не только дождь вымолили, но и град», – острили красноармейцы. Градом сильно побило и попутало рожь. Как и в польской Волыни, несмотря на казавшийся хороший урожай, умолот ржи вышел неважный вследствие бывшей засухи.

Я шел позади с красноармейцем, симпатичным парнем, который стал передо мной обнаруживать свои познания: гроза – это разряд электричества, а не от Ильи-пророка; град – от охлажденной атмосферы вверху, где воздуха нет; неба никакого нет и т. п. От метеорологии перешел к астрономии, к Марсу, к потухшей планете Луна, потом перебросился в политическую экономию: причина войн – капитализм; народы соперничают в торговле, и правительства в угоду капиталистам объявляют войны. Когда будет мировая революция и капитализм будет побежден, не будет и войны и т. д. В общем, обнаруживается, при поверхности знаний, при хватании верхов на курсах, читанных им, рядом – полное невежество. Много говорил за эту неделю с красноармейцами. Обнаруживается необыкновенный у них апломб и самоуверенность, то, что подметил князь С. Волконский и другие, описывающие красную Россию, где ученики получают готовые формулы мышления, прежде чем научаются размышлять. Приведу схематически несколько самоуверенных сентенций: «Бога нет, попы – шпионы», «Мы защитники народной власти в красной России, мы – авангард пролетариата всего мира. Нам бы только позволили, одной ротой завоюем Волынь, там все население с нами (миролюбие пролетариата?). В случае войны Россия выставит 12 миллионов, никто не устоит, Польшу сотрем. Это неверно, что немцы нам помогают, мы сами по себе. Теперь в Германии управляют буржуи, арестуют наших в Берлине, советская власть не может с ними дружить… Мы сами поможем немецкому народу» и т. д. Вообще, немало задорного пафоса и воодушевления.